Желающих почикать Пэна за столько времени набралось вагон и тележка, так что намерение Питера прояснить картину бытия было вполне себе логичным и объяснимым. Точно таким же неизбывным было желание, умение и привычка Питера выпендриваться. Выпендриваться и провоцировать людей, нелюдей, какая к лешему разница? Главное и бесценное, - это реакция подопытных. Питер – коллекционер, коллекционер страстный, с прекрасной памятью и истинно научным подходом. Он отлично помнит, когда впервые назвал Венди птичкой и с удовольствием отмечает попадание. Правда практически сразу после этого попадает уже она в него. И это, блять, больно.
Питеру больно и становится еще больнее, когда тяжелый ботинок таки прилетает ему в челюсть, добавляя феерических ощущений в копилку. В такие моменты остается только благодарить собственную живучесть и вовремя прикушенный язык, ибо кричать от боли хочется до слез, но гордость не позволяет. Гордость и кажется почти что откушенный язык. Зубы у Пэна всегда были острыми и теперь он поимел возможность лично в этом убедиться. «А девочка-то выросла» думает про себя парень, и тут же получает повторное подтверждение данному факту. Хорошо хоть ковер достаточно мягенький, дабы поваляться в свое удовольствие, почти не грязный, почти каблуками не истоптанный. При неуместном воспоминании о последних каблуках, которые топтали этот ковер, Пэн сдавленно хихикает, но тут же берет в себя руки. В коленки.
Адская боль от простреленного колена разумеется не позволяет с чувством собственного достоинства занять вертикальное положение. Но вертикальное положение Питеру до фени, а вот возможность левитировать свое бренное тельце на кожанный диван в центре очень даже в тему. И горизонтальненько и эстетичненько. Пэн доволен, как никогда – красное на белом прекрасное сочетание, если вы не вино мешаете. А так запрокинутое бледное лицо с размазанной кровью, белый диван, - классика же. Пивка бы еще. Банку. Но увы, как бы не плевалась Венди, а Гиннес все-таки нашел свой путь к ее желудку и все, что остается Пэну, так это горестным вздохом проводить свою темную мечту.
- За Дилана значит.. – Местный недонаркобарон морщится, стараясь вообще не шевелиться, дабы не тревожить колено и заодно проверяет языком наличие зубов в верхней челюсти. Стоит отметить, что он все еще весьма удачливый ублюдок. Некоторые вещи просто так не меняются, да. – Странно-странно, я вообще-то ожидал большего оживления от Аматти, но кто ж этих простаков поймет. – Питер насмешливо фыркает, почти шипя от боли в разбитых губах. Почти. Так шипит змея, загнанная в угол и предостерегающая перед своим последним броском. Чаще всего смертельным.
- Хотя скорее всего просто поскупились. Птичка ведь недешево обходится. – Облизывая нижнюю губу, Пэн улыбается страшной, некрасивой улыбкой. По-джокеровски кровавой, спасибо милой девочке Венди, которая не пожалела ни ножек своих, ни ботиночек остромодных. – А вот за Ромео не надо мне здесь. Парниша сам в петлю полез, никто ему табуретку не подталкивал. – Питер коронным движением поднимает левую бровь и презрительно смотрит на Венди, чуть склонив голову. Света достаточно, чтобы рассмотреть не только фигуру, затянутую в кожу, но и лицо. Питер помнит как Венди-девочка умеет плакать и просить, но девушка перед ним старше, злее и опаснее. А еще она совершенно точно не собирается плакать. Скорее хочет заставить плакать его. Питер восхищен, какова эпидерсия, а? Какова смена имиджа и перемена мест. Браво, маэстро. Но еще Питер зол. Очень, очень зол, а это значит – жди беды.