Бэйн всегда поражался готической помпезности подземной резиденции Лиги. Подумать только, все эти горгульи, кованные решетки, темные залы, узорчатые полы, зеленая подсветка, в которой сам он казался себе кем-то средним между лежалым трупом и существом с другой планеты. И все это под коллектором, где у фильтра обосновались его ребята - беглецы, рецидивисты, наркоманы (не лучше него самого, впрочем), да и просто нищие, готовые стать ушами и глазами Бэйна в Готеме за солдатский паек не лучшего качества.
Он мерял шагами темный коридор перед изысканно затянутой патиной узорчатой медной дверью, что скрывала за собой некрасивую семейную сцену, участником которой, он, Бэйн, вообще говоря, тоже являлся. Но разницу между его правами и правами самой Талии аль Гул ему показали наглядно с самого начала, а потому ему оставалось лишь проветриваться за створками и бессильно злиться. Злиться, потому что разговор на повышенных тонах, обрывки которого доносились до его чуткого слуха, касался его судьбы напрямую. Его и этой, будь она неладна, Талии, которая из-за очередного выверта воспаленного разума Ра'с аль Гула, явно из своей чертовой Ямы Лазаря только что с утра не умывавшегося, должна была перестать быть партнершей Бэйна, а стать его... Законной партнершей. Не по делам, а по созданию наследников. Естественным, так сказать, образом. Словом, за изящно патинированной дверью обсуждался взаимный отказ Талии и Бэйна вступать в законный по меркам лиги брак.
Чертов брак. С платьем (наверняка черным, как у будущей вдовы), с костюмом (наверняка очень помпезным и неудобным, с шитьем и кожаными вставками), с, мать их (и правда) наследниками, хотя для Бэйна, несмотря на массу недвусмысленных ситуаций на грани фола, прикасаться к Талии в этом смысле было примерно такой же идеей, как, например, трахнуть собственную дочь ради благой, несомненно, цели... Которая, быть может, того и стоила. На минуточку предположим, что стоила. Но и так была крохотная проблема.
Крохотная. Торс Бэйна украшала прелестная цепочка почти заживших пулевых отверстий, оставленных одной из девок Бэтса. А Талия, его милая Талия, все еще не могла посмотреть ему в глаза после того, как любезно оставила умирать мучительной смертью от ранений в живот, когда желудочная кислота медленно разъедает твое нутро, пока милосердная смерть от кровопотери не закончит твоих страданий. Он и не помнит как выжил и кто ему помог. В любом случае, со свадьбой и наследниками после того провала в Готеме были некоторые проблемы.
И Бэйну оставалось только злиться, бродя, словно тигр в клетке и с омерзительным звуком разминая сбитые костяшки за краями перчаток. Отдельным поводом для бешенства был свидетель. Какая-то девчонка, судя по запаху, характеру микродвижений и ему одному, выросшему во тьме шорохов, понятных, не разменявшая еще 30. Она была вооружена, она пряталась и она явно знала все об этом месте, все закоулки, все уголки, все возвышения, одно из которых она занимала сейчас. Бэйн искренне считал, что молодняк Лиги - полное дерьмо, не способное ни на что, кроме, разве что, быть смертниками в терактах, но даже они бы не допустили столь наглого вторжения так глубоко в центр базы. Почти в его сердце. Так близко к Ра'c аль Гулу. Значит, она была своя. Подслушивала, наверное, мерзавка.
- Эй, ты, девка из теней, - не выдержал он, - Хватит шариться там, как крыса, вылезай, или я пойду и выну тебя сам, и тебе это не понравится, потому что ты меня раздражаешь. А люди, которые меня раздражают, живут очень плохо и очень недолго. При случае, если будешь упрямиться, спроси в аду любого.

Ее одежда не отражала света, в отличие от многих прочих привилегированных представительниц этого сообщества убийц, она не носила никаких цацок из столь любимого ими оксидированного серебра, что мягко позвякивали при каждом движении, словно сам факт убийства от рук какой-нибудь леди из Лиги был не преступлением, а неким ритуалом, честью для жертвы. Эта была другой. Только ее голос мелодично переливался драгоценным металлом. Ей стоило молчать... Почаще. Но как Бэйн понял, она и так была не из говорливых.
Она думала, что она хорошо защищена. Ее одежда и правда не отражала света. На ней действительно не было ни единого предмета, который мог бы бликовать, кроме белков ее пронзительных голубых глаз, что она предусмотрительно скрывала капюшоном, да влажной белой полоски зубов. Но она не была, кажется, той, кто торжествующе скалится по любому поводу.
Итак, девчонка думала, что она - дитя теней, что может раствориться, слившись с ними в любой момент. Возможно, также думал любой член Лиги. Это был распространенный стереотип среди молодых и амбициозных. Вот только они забывали о паре нюансов. Например о том, что сердце вежливой незнакомки бьется, кровь пульсирует в венах, а из губ вырывается пусть тихое, но вполне слышимое дыхание.
Она пряталась в тенях, плавала в них, сливалась с ними, но каждый знает, что после глубокого нырка необходим хороший вдох. Она не могла себе в этом отказывать, как бы ни хотела. А еще она источала аромат. Маска сильно испортила Бэйну обоняние, но даже так не смогла ослабить его, треть жизни передвигающегося наощупь, на запах и слух, настолько, чтобы он не чувствовал людей. Признаться... Иногда он об этом искренне жалел, особенно, если учесть тот контингент, с которым приходилось работать. Возрождающийся пролетариат Готема, а точнее, та медленно растущая горстка людей, что осталась после блокады, не имела на своевременное мытье либо времени, либо возможности, либо вовсе считала это позорным подражанием капиталистическим свиньям. В общем, Бэйну с его обостренными с детства чувствами порой приходилось несладко (за правое дело ведь можно и потерпеть, верно?). Но не в этот раз. Молодая женщина источала лишь едва уловимый запах гипоаллергенного мыла и естественный - тела. За пару дней до овуляции, кажется. Весьма притягательный аромат, стоило отметить, с природой ведь не поспоришь. 
Плащ надежно скрывал ее фигуру, но мужчина отметил, что она была высоковата. Почти его роста. А лучшие убийцы получаются из крошек.
Но ему, Бэйну, не надо было прятаться. Тени ему были не нужны. Он вырос во тьме и дал себе слово, что каждый, кто падет от его руки, будет видеть его лицо... Точнее, то, что от него осталось. Он мог позволить себе дерзость не скрываться. Или, быть может, лишь думал так, однако над голубоглазой девой хотелось подтрунивать. Незлобливо, но все же.
Он ведь не помнил, по чьей воле, в чьей машине и чей костюм испортил своей кровью в тот роковой день. Да и знание бы вряд ли что-то изменило. Таким уж он был, этот Бэйн - неблагодарный жесткий ублюдок, иссушающий нужных ему людей досуха, сжирающий их потенциал, пока не останется ничего. Поступающий так, как некогда не единожды поступили с ним. Точнее поступила с ним та, от которой он мог ожидать этого меньше всего.
- Перестать строить из себя неуловимую куноичи в то время, пока я тут, по воле обстоятельств немного не в духе? Как тебе такой вариант?.. Нисса, кажется? Нисса Раатко.
Он вспомнил ее. Он не увидел характерных острых скул, но эти голубые, словно горные цветы, что изредка пробивались сквозь толщу камня в Яме, было сложно забыть. Он вспомнил ее. Ее широкие плечи, влажную кожу спины, под которой мерно перекатывались мышцы. Отточенные, слишком отточенные для настоящего боя движения, когда она вбивала в пол очередного бездаря из новобранцев Лиги. Была ли среди них хоть парочка толковых? Он не знал, он не видел, но зато видел возможность отвести душу. Издав сухой, свистящий из-за маски смешок, Бэйн оставил свои кулаки в покое и, склонив голову, лобавил:
- Ты, Нисса Раатко, та самая, ответственная за то, что мы не можем доверить никому из молодняка ничего серьезнее курьерского задания, да и то они, скорее всего, завалят?

Наверное, все знали, что несмотря на маску устрашающего вида, которая существенно искажала его, и без того, не то цыганский, не то латино-американский выговор, Бэйн был тем еще любителем поболтать. Возможно, он делал это даже слишком часто, чем предполагал его образ, а также шипение, издаваемое потревоженными трубками передачи анестетика к фильтрам респиратора, однако оратор из него, как правило, выходил талантливый. И, как показала блокада Готема, весьма пассионарный. Но было одно неприятное обстоятельство. Таковым Бэйн был, как правило, когда имел хоть какой-нибудь контроль над ситуацией. И явно не под дверью двух... Почти родственников, решивших обсудить матримониальные планы на повышенных тонах. Сейчас он чувствовал себя даже не старым псом, надоевшим хозяйке (щенков и больных собак хозяева отчего-то всегда любят больше), к чему давным-давно привык, хотя осознавать это было весьма горько, а племенным бычком. Приятного злорадства добавляло только то, что теперь для Ра'с ал Гула, одержимого идеей обретения наследников с наилучшими евгеническими характеристиками, любимая гордая дочурка в этот самый момент тоже была никем иным, как тёлочкой элитной породы.
И также именно сейчас излишне осведомленная девка, которая, кажется, была тут на подхвате, решила самоутвердиться за счет Бэйна, который был... Ну, верно, никем. На ум ему пришла избитая метафора, мол, Раатко "решила показать зубы", пока есть возможность, но он отмахнулся от этой мысли, словно та была назойливым насекомым. Не по зубам кость, как говорится.
- Мои люди, девочка Нисса Раатко, - отребье, отбросы, люди с самого дна. Но даже они на что-то способны и со своими задачами справляются. Если у тебя вдруг есть жалобы на нашу курьерскую работу... как ты там сказала, bruja? А, да, мисс Раатко. То сейчас самое время их высказать, я обязательно их учту и проведу дополнительный инструктаж, - вспомнив ее, слишком уж пристальный взгляд на шрамы от пуль , он запахнул куртку плотнее, жалея, что пренебрег сегодня привычным бронежилетом. Будто здесь, в резиденции Лиги все свои. Ну да, как же... Он расслабился, отошел к одной из колонн и оперся на выступ локтем.
- Мои инструкции почему-то обычно очень хорошо усваиваются. В отличие от... - он выразительно возвел глаза к потолку едва заметно покачивая головой. Если уж паясничать, так до конца и со вкусом.
- Раз уж мы тут, и я ненароком занял твое место под дверью, - ее доброжелательность улетела в молоко. Увы, для Бэйна, привыкшего жить в мире ненависти и постоянного напряжения, любые проявления заботы, а особенно столь мимолетные, давно были неведомы. - Могу провести ликбез.
В своих словах и замечаниях он был уверен. Не его люди запороли перевозку бомбы. Не его люди были виноваты, что одна вороватая сука будет столь любезна, что с пулеметами наголо прорвется через заграждение и обезглавит их маленькую банановую республику ради спасения своего драгоценного ебыря.
Но вместе с тем, где-то очень глубоко внутри он был доволен. Как бы то ни было, он не хотел умирать. Особенно остро это стало понятно, когда в один очень болезненный момент веном все еще заставляет его поврежденное сердце биться, неровными толчками выбивая кровь из пулевых отверстий, а увеличившаяся доза анестетика не дает отключиться от болевого шока. Тогда он даже не знал, чего ему хочется больше, выжить любой ценой или сдохнуть немедленно. В любом случае, эта Нисса не имела к происходящему никакого отношения, как и к работе его людей. Он тоже, впрочем, к ее воспитанникам его не имел, но что же поделать, если даже ему заметно, насколько они плохи.

- Конечно, мои, - охотно согласился Бэйн. Ей не стоило знать деталей. У всех бывают плохие дни и плохие планы, Талия не была исключением. Люди Талии тоже. А он теперь по инерции берет всю вину на себя. И от этого, конечно, злится еще больше. Не на Ниссу, конечно, хотя ей достанется. Нет. На себя. Его будто дернули за поводок, пусть и дергать уже давно было некому. Казалось, что если этой женщине взбредет голову растоптать его ради своей выгоды... Нет. Никакой не своей. Ра'с аль Гула. Поэтому рано или поздно у нее закончатся аргументы, доводы, мольбы, попытки воззвать к разрушающемуся разуму дряхлого полубезумного старика, заточенного в теле могучего воина и некогда мудрого правителя. У нее закончится все, и она предаст здравый смысл ради присяги, которая некогда спасла его жизнь.
И теперь, чем быстрее его разум избавлялся от примитивного отрицания и диссонанса, тем отчетливее он видел свое будущее. Свой бунт. То, как его пустят в расход, а женщине, что была вынуждена еще девчонкой продать свою волю за лояльность и прихоть завести себе цепную тень, надоевшую через пару десятков лет, найдут кого получше. Всегда можно найти кого-нибудь получше, верно? Жаль только, что тень оказалась уж слишком живучей скотиной. Приходилось терпеть. Теперь не только ей, теперь им обоим.   
- Вошел в историю. Буквально, - иронично добавил он, - Стоит учиться у лучших, - остатки его губ растянулись в болезненной саркастичной усмешке, обнажая под маской обе, белые, как полированная слоновая кость челюсти, как только Раатко упомянула родную дочь аль Гула. Не нужно было быть гением, чтобы понять, какое наслаждение приносит Ниссе одно лишь упоминание того провала, который позволял им сейчас непринужденно болтать в безопасном убежище, а не уноситься радиоактивным прахом в ветрах континента. О том, что эта женщина не была в числе свидетелей, Бэйн не знал. Однако завуалированную ревность подметил очень хорошо и отчетливо. Особенно, когда она перестала поливать его грязью за готэмский провал и перешла к куда более прозаической части.
На ответ у него поначалу даже не находилось слов. Раатко можно было читать как раскрытую книгу. И написанное в ней гласило, что как бы она ни презирала Бэйна, за этой дверью должна была быть она. Но почему?
Раздражение не лучший помощник, но несмотря на контекст беседы, оно отступало и он начал вспоминать. Вспоминать то, что мир не заканчивался на нем и Талии. И то, что Ра'с, относящийся к женщинам с таким пренебрежением, вскользь упоминал еще об одной. Когда разочарованно, когда равнодушно, когда презрительно...
- Ты должна быть там? - осторожно, словно ступая на тонкий лед залива, переспросил он, - А может быть, нет? Может быть, ты должна быть за этой дверью? -
Бэйн помнил, что изгнание на лед не было испытанием. Крейн, его жертвы и все вокруг знали, что это была лишь иная форма казни. И мужчина также понимал, что лед под ним, рано или поздно, треснет, а потом и проломится, ввергая его в пучину смертоносно ледяной ненависти, чье отражение едва-едва плясало на голубых, как тот самый лед залива, радужках. Откуда-то у нее давно была причина ненавидеть его. Еще до этого обмена колкостями, до его грубого оклика, вообще до их сегодняшней встречи. А Бэйн очень не любил наживать себе врагов так, по умолчанию. Быть его врагом - почетно. А Нисса же ненавидела его столь же естественно, как и дышала.

Он слышал ее. И слушал. И не понимал, откуда в нем назойливо вертится некое чувство абсурдности происходящего, растущее и обостряющееся с каждым ее словом. Не то, чтобы его подсознание вопило об опасности, хотя Нисса, несомненно, таковой была. Скорее по природе своей, чем именно сейчас. Она была опасной, и не стеснялась этим пользоваться, пусть и не торопилась демонстрировать.
И вместе с тем, она была опасной и все... Он уже видел таких не раз, и в Лиге и за ее пределами. Аутичные дети, сделанные таковыми не природой, а наставниками, множеством поколений таких же косноязычных взрослых, хорошо знающих, что от ударом любой тезис втолковывается надежнее, чем словом. Дети, взрощенные, чтобы убивать, а не говорить. Они не понимали намеков, отсылок, аллюзий, интонаций (кроме угрожающих), а еще они не умели юморить. Ни под каким соусом. И если пытались, то выходило... Ну, примерно то, что он слышал сейчас. Воспринимать это всерьез, в смысле, в качестве реального ироничного комментария, не было никакой возможности. Бэйн понятия не имел, отчего так разошлась его собеседница, очевидно, невысказанные претензии к обласканным вниманием Ра'с аль Гула членам Лиги копились много лет, так что теперь девочка, девушка или женщина (в потемках коридора было чертовски сложно определить возраст, да и бессмысленно, она наверняка была прикормышем у Ямы Лазаря, а значит ее возраст мог перевалить и за сотню) решила оторваться на подданном в шаге от немилости. Что ж, он лишь надеялся, что когда он сделает этому сборищу фриков ручкой, озлобленная детка, наконец, найдет свое место у ног Ра'са, место, которое Бэйн был бы рад освободить уже давно.
Он наморщил лоб, по старой-старой привычке пытаясь потереть переносицу, но снова нащупал лишь центральную дугу своей маски, и судорожно вспоминая, когда еще мог слышать ее имя или фамилию, похожую на звуки, что издает потревоженная гремучая змея. Но выдерживать такие длинные паузы в напряженном разговоре было, как минимум, невежливо, так что он заполнял их словами, которые почти не осмысливал. Это выходило у него само собой, в отличие от Раатко, каждая "острота" которой была невероятно натужной и нелепой, что по исполнению, что по смыслу.
- Подожди, ты что, серьезно? В смысле, вот это все про кексы, подружку невесты, да? Ты так шутишь, или мне показалось? Ты прости, просто, точнее вообще не просто, - попытался остановить поток неловкой саркастичной речи Бэйн. Сейчас главной задачей для него было сохранять спокойствие. Потому что представлять, как Нисса тщательно подбирает оскорбления и метафоры для своих недругов было почти мучительно смешно. А еще умильно. Но это было бы еще более неуместным, чем смех.
- Ты притормози, Нисса Раатко, - его с трудом сдерживаемое веселье читалось не в его голосе, а в его глазах. Все же, как он ни старался, бесстрастным оставаться не получалось, особенно, когда изящная фигурка убийцы неуловимо быстро оказалась вдруг совсем близко. И тоже улыбалась, не стесняясь демонстрировать здоровый во всех отношениях оскал. Совсем недобрый.
- Пока из всех сегодня угрожала и продолжаешь угрожать мне только ты, принцесса подтекстов. И не только подтекстов, - он решил продолжить рыть в том же направлении, плохо представляя, насколько это рискованно. Но если бы он каждый раз прикидывал риски, у него не было бы столь впечатляющего опыта, как триумфов, так и провалов. На ошибках он учиться умел, так что бесить Ниссу не казалось ему уж слишком опасным делом. Пока он нужен Ра'су, она вряд ли посмеет причинить ему вред. Если все было так, как он предполагал.
- Так что, Нисса Раатко, ты та принцесса подземного замка, которая всегда в тени? - вопрос прозвучал почти невинно. Если она начала с метафор, то он продолжит говорить с ней на этом языке.

Вопреки всем просьбам Бэйна, госпожа Раатко, почувствовав, что ее бенефис не имеет успеха, не только не сбавила обороты, а напротив перескочила от метафор прямиком к шарадам. Шарады в пролетарском окружении террориста не любили. Если учесть, что большая его часть имела за спиной еще и непростой опыт отсидки в местах не столь отдаленных, гадать всякое было себе дороже. Загадками говорят поганые капиталисты, заговаривая зубы, а значит те самые зубы им стоит вбить прямиком в горло, чтобы неповадно было обманывать честных пролетариев, насаживая свои сомнительные схемы. К счастью, сам Бэйн успел пожить чуть дольше, чем среднестатистический скорый на выводы анархист, а потому с насилием не спешил, хотя и не скрывал раздражения. На миг ему даже показалось, что Нисса действительно пытается сбить его с толку, бесконечно уходя от ответа. Скорее всего, так и было, однако, результат был сомнительным - в любом случае, мужчина уже вынес из беседы главное - тема семьи для порядком зарвавшейся госпожи Раатко была острой.
- Честность - это не благая константа. Честность может быть травмирующей, может быть полезной, а может и угрожающей. Как сейчас, - отметил он задумчиво, - Как жаль, что там, где, мы с тобой находимся, дам жалуют, в основном, в качестве прислуги, матерей и трофеев, полагая неполноценными для настоящей войны, правда?
Да, он нагнетал обстановку не меньше своей невоздержанной собеседницы, чей лед с голосе и мнимая услужливость были столь же фальшивы, как и расположение ее предполагаемого родственника за дверью. Но, в отличие от Ниссы, терять ему было нечего. Впрочем, быть может, если она разберется с ним, ее ждет награда. В той же мере, что и наказание, если она проявит агрессию зря. Для убийцы главное - холодная голова. Вот почему сам Бэйн никогда не рвался стать полноправным членом Лиги Теней. После доброй половины жизни, проведенной в Яме, у него была слабость к шоу, и неизвестно, было это компенсацией за годы с обращенными к земле глазами или же природной тягой, которая смогла в полной мере раскрыться только в карьере организованного терроризма. В любом случае, этому затянувшемуся разговору остро не хватало динамики, зрелищности и аудитории, так что Бэйн начинал скучать. Искушенные знали, что нет ничего хуже, чем скучающий Бэйн, Раатко не знала.
- Матримониальные схемы - не мое. Прости, если разочаровал, но я скорее проглочу гранату, чем... - он осекся, понимая, что едва не сболтнул лишнего. Очень, очень неосмотрительно было бы подтвердить свое категорическое нежелание вступать в брак двусмысленными остротами о диверсиях. Шутка Ниссе, быть может, и понравится, но это не помешает ей донести. Просто на всякий случай. Глядишь, перепадет сладкий кусок с барского стола. А ему лишаться всего, включая жизнь или, по меньшей мере, мобильность, было очень не с руки, по крайней мере, прямо сейчас. От неловких вывертов, о последствиях которых придется пожалеть, Бэйна спас негромкий торопливый топот из прилегающего коридора. Вскоре появился и источник - один из юных рядовых Лиги, спешащий прямиком к Раатко. Добравшись, он бросил на террориста удивительно откровенный враждебный взгляд. Позволить себе такое мог только молодняк, потом из них выбивали лишний гонор. Бэйн, предпочитавший честность и соратничество подобострастию, не без оснований считал, что зря.
- Мастер Нисса, на складе проблема с людьми Бэйна, - отчитался юноша. Это "мастер" из его уст звучало смехотворно, а вот жалоба - отнюдь. Но лидер провинившихся не смог сдержать нервный смешок. Он мечтал об аудитории - и вот, пожалуйста.