Я не верю в бога, поэтому не молюсь.
Я не верю в высшую силу — лишь только в мам.
Я сейчас — свободный от раковины моллюск.
И еще — оглохший от музыки меломан.Я не верю в «счастие — там», в упокой души.
И не верю в будущий рай за смиренье здесь.
Потому что жива — значит смейся, пиши, греши,
Успевай хорошо высыпаться и сытно есть.Успевай мазать щеки румянами от «Диор»,
По горячим путёвкам летать на весь отпуск в Рим,
И на глупость мурлыкать: «забавный, но идиот»,
И на нежность смеяться: «Ну, ври, мол, хороший, ври»...Успевай верить в химию (магии — никакой).
Чувства — вздор: лишь рефлексы, инстинкты, как у зверей
То есть в холод не стоит греть руку его рукой,
Потому что перчатки надежнее и теплей.То есть всё преходяще — и счастье и что потом.
«Что потом», правда, реже встречается «на ура».
«Послепьянку» всегда, если помнишь, то со стыдом,
«Послерадость» венчает безумный животный страх.И пускай где-то ёкает что-то и пульс за сто.
Запиши, что всё это утопия, ложь, обман.
Недоступно всегда настоящее волшебство.
Исключая — уже было сказано — только мам.
Бог не с нами, потому что он ненавидит идиотов
Сообщений 1 страница 11 из 11
Поделиться128.04.2016 19:34:46
Поделиться228.04.2016 19:38:40
— А это правда?
Лорна вскидывает подбородок, и ночные тени рунами бегут по лицу. Около Рейна слышатся тягучие голоса и тихие всплески; это русалки вышли на охоту, а храбрые смелые юнцы, у которых молоко на губах не обсохло, в доказательство любимым идут искать жемчужины с голубиное яйцо.
У лорелей под водой не хвост, а кости да черепа; Лорна облизывает сухие губы, почуяв соль. Молоко мешается с кровью, а ночь наполняется приторным фимиамом, такой ни один цветок вокруг себя не разольёт.
— Что правда, Агнезэ?
Острое, неприятное лицо женщины, всё в ранах да морщинах, искривляется осторожностью; Лорна ждёт, перебирая жёлтые светящиеся головки и несгибаемые листы папоротников. Укладывает в плетённую корзину, чуть приподнимает уголок губ, слыша, как раздаются всплески и становятся громче крики.
— Что ты была.... человеком!
Последнее Агнезэ выплёвывает ругательством и щурит глаза, ожидая ответа. Лорна даже не вздрагивает, продолжая сортировать цветы.
— Человеком, Агнезэ? — равнодушно скользит она в сторону мотыльков и голубых фонарей в своде стеклянного купола неба.
— Ну... Да! Говорят, что прежде чем ты стала хозяйкой Серебристых Гор, прежде чем построила хрустальные лабиринты, то была человеком, а ведьмой стала из-за любви. К человеку.
Агнезэ явно больно и неприятно говорить, яд так и сочится по клыкам.
— Скажи-ка своим болтунам, Агнезэ, — приглушенно отзывается Лорна, — что ежели судачить они будут о хозяйке Гор, то проснутся без языков и глаз, а жёны их будут есть жареные пальцы мужей. Следи за своим домиком из сластей, Агнезэ, человечина нынче дорожает.
Лорна встряхивает дикими кудрями и оборачивается спиной.
— А зелье? — нюхает воздух ведьма.
— А ты уже задала вопрос и получила ответ, оплатила уж своё любопытство. Захочешь скляночку — втридорога, дорогуша.
Агнезэ визжит и силится схватить потяги изумрудных волос, но Лорны уже и след простыл; вместо неё только дрожит чёрный воздух да слышатся вдалеке крики под нежные песни лорелей.
***
Меньше всего Лорне нравится, когда на её землю ступает эта самая нога человека; сейчас к ней идет нога необычной крови, крови древности и пастухов, бурлящая. Лорна укалывает палец о золото веретена и багрянец летит на солому; когда отвлекают её от дел, она недовольна.
Гость у неё, думает хозяйка Гор, выглядывая из-за двух стволов, красив льдами и угрюм свинцом, и не место ему тут. Лорна выходит, вся в полупрозрачных лиловых шелках и в буйстве гривы, всей в чёрных розах.
— Что забыл ты, путник? — она ведёт зеленоватыми линиями заклятия вокруг, плетёт паутину и обходит по часовой стрелке.
— Что нужно тебе от Гор?
Тот оборачивается и распрямляет спину; держится. В нём нет и капли страха, повиновения, и это ей, конечно же, не по нраву.
— Хозяйка.
— Перед тобой, — Лорна садится в реверансе и смотрит, как пылает солнце в серебре волос. Такие ледяные глыбы на верхушках её замка покоятся.
— Желание пришел загадать. Испытать судьбу. Авось не испугаю?
Лорна цокает языком, плывет поближе; босая и нагая наполовину, ведьма чуждается плотным простым сукнам людей.
— Яволь! Пройдешь мой лес — так уж и быть, выслушаю сына деревень и коз. А пока, смотри в оба, не умирай.
Лорна хохочет и скрывается в камнях, а путник так и остается на распутье.
Пускай попытает счастья, думает Лорна, авось в горах приятней умирать, чем с костяными жительницами вод.
***
Лорна болтает ногами, и шелка наливаются водой; горные озёра холодны и полны спокойствия, а тут их нарушают.
Она хитро расплывается в ухмылке и любуется спиной странника; спина вся в ранах, так бывает после лабиринта зеркал. Лорна в какой-то момент вмешивается, потому что тролли — слишком скучно, а вот колодца с душами, а вот гномы в цепях, а вот витражи будущего — веселее.
Путник оборачивается, прекращает отмывать смолу и напрягается.
Лорна хихикает птицей, погружается в гладь и направляется навстречу.
— Повернись.
Он поворачивается.
Мешочек полон красного порошка, вот она и осыпает с головы до пят; омывает кровью. Зато излечится.
— Ну, до дверц храма далековато будет. Яволь!
Она выгребает на приземистую травку и шелка тут же оборачиваются тёплым льном; кудри аккуратно ложатся волнами. Путник подходит вблизь.
Он пахнет чужеродно, сталью и ветром с востока, клевером и расплавленной медью. Лорна начинает задыхаться и совсем стыдливо поднимает голову, в невинности смотря на гостя.
Тот, впрочем, не ведется.
— Желание хочу.
— Желание! — Лорна охает. — Настоящее, небось! Яволь же, странник, коль ты дошел, а что ж хозяйке Гор помогать тебе?
Путник долго молчит, смотрит сквозь неё и отвечает:
— Готов поторговаться.
Лорна взрывается смехом. Надо же! Забавный смертный. Она встает, но даже так не достигает лба; приходится чуть приподняться над землёй.
— И чем же торговать ты будешь, странник? Что — на что — обмен?
— Я лекарь, — говорит он, и нотки веры бегут в гласе, смешнее всего, пожалуй, вера в нём, — я лекарь и могу излечить тебя.
— Меня, хозяйку Гор? — вот так да, вот это новости! — Меня!
— Тебя, — кивает он, — и твоё больное сердце.
Лорна кривит зубы, разрывается на четыре, то вправо, то влево, то сверху, то позади.
— С чего ты взял, что сердце у меня больное?
Теперь очередь путника наклоняться к ней и шептать, плетя паутину веретеном: — Соколик на хвостике принёс.
Лорна скалится, жмётся и снова в озеро в шелках.
— Ну что же, путник, — говорит она, прежде чем уйти на дно, — коль хочешь вылечить — лечи. Ищи лекарство. Коль хочешь желание моё — поймай. Найдешь веретено моё — без торгов отдам. Теперь — прощай.
Лорны давно нет над гладью, но она долго-долго сидит в иголках хвои и наблюдает за спиной.
Больное сердце у неё, правду он сказал, а правду знают мало.
Так кто же он, путник-то?
— Кто ты? — говорит она ему снова, когда звёзды молоком да кровью бегут по небу, а отдалённые нотки едва бегут по листьям. За тысячу верст от них лорелеи, а слышно, мерзавок.
— Должок был у охотника передо мной, — хмыкает странник, с интересом глядит, словно дотронуться хочет. Тянет руку. Лорна взвизгивает.
— Ты только что потерял всю благосклонность хозяйки Гор, — говорит она страстно, — найдёшь веретено — и храм найдёшь. А потом...
— Стой же! — говорит он, и в руках мелькает зеркальце. — Медальон твой. Должник же, говорю.
— Отдай! — говорит Лорна и тянется за ним, но путник быстр. Лорна ждёт, ждёт и он.
— Дай руку мне, — говорит она наконец, — уколю.
И колет веретеном, а когда капельку крови берёт пальцем и слизывает языком, то кивает.
Сын древности и пастухов.
— Так уж и быть. Пойдём со мной, а там... увидишь.
В глазах горят чертята под луной, потому что правила к чехарде она даже не придумала.
— Как имя твоё, странник? — говорит она.
— Пьетро, — отвечают ей и склоняются свыше, так, что запах пьянит сильнее, — а тебя?
— Хозяйка Серебристых Гор, — смелый смертный! Ведьма бежит пальцами по серому борту и стряхивает невидимую пыль, чувствует жар человеческого сердца.
— Это знают все.
— Ты, что же, больше хочешь знать?
— Хочу, — и он совсем перед носом у неё, обдает огнём, и Лорна жмурится, вжимаясь в плечи. Спугнул. Каркают вороны; слышится хлопот крыльев над головой.
«Узнаешь, сам ищи, коль хочется», — думает она.
— Лорна, — говорит вслух.
И делает шаг назад.
Паутина плетется дальше вокруг; а она бежит вдаль, в грот покоев. И тащит за собой добычу. Желание ему подавай, ишь выдумал!
Почему-то сейчас Лорна чувствует себя как раз-таки жертвой следопыта.
***
Ему стоит поманить пальчиком, и тогда ведьма, скинув шелка, идёт следом, как по дорожке из крошек печенья в очаг. Ему стоит попросить намёком, кивнуть в сторону, и она ищет, желает, молет раствор, колени в мясо царапает и тонет в листьях. Ему стоит посмотреть — и она перед ним с нагой душой, без смеха и цветов, смотрит дикой ланью и старается сбежать. Не отпускает.
Желание есть договор, и крутится веретено, а Аттилан живёт. Хозяйка Гор свои слова держит и безумие Максимиллиана обходит стороной башни с гербами и доспехи с забралами, Лорна умоляет уйти, оставить, вернуться назад; в гроту становится тепло от человека, она задыхается в ажуре паутин и тонет, как у этих лорелей в костях глупцы умирают.
Отрава, вспоминает Лорна, заплетая косы, отрава, вот она.
Он не боится; это и страшит. Смотрит в глаза, обижает, колет; разбивает в осколки и впивается орком в глотку, и ведьма в ужасе тонет, ведь она — забава.
Она берёт ровно столько, сколько дают, отдаёт в два раза больше; она на износ прячется и на грани позволяет. Мир человека точит стены скал и разбивает склянки, и нету больше тёмных углов.
— Оставь меня, — просит она в ладонях, — уйди, отпусти. Вернись на луга, не тронь, сгинь, злая сила. Прошу всем миром, не держи, пусти!
И бьётся птицей в золотой клетке, увезена в дар, данью схвачена.
— Не могу, — говорят ей, — не могу отпустить. Не стану.
И от этого больно золотом. Лорне остается выдыхать в плечо человека и биться о клетку, потому что хозяйка Гор пленница давно.
Ей кажется, что человек никогда её не отпустит.
[icon]http://cs629231.vk.me/v629231518/3a770/uaVCFxKoefk.jpg[/icon]
Отредактировано Lorna Dane (28.04.2016 19:45:07)
Поделиться302.05.2016 20:21:25
Пятую ночь ей снится кровавый крест,
Терни и гвозди, смерть в человечий рост.
«Может быть, это не просто, а Божий жест», — думает, —
«То есть, такой своеобразный мост,
Чтобы спастись, а то мне не хватит мест в теплом Раю».
(Здесь вспоминает про пост и обещает больше вообще не есть).В эту субботу ей совесть позволит пить
(Ровно пол-литра, ради «про все забудь»),
Ночью она захочет поговорить,
Будет шептать что-то вроде:
«Ну кто-нибудь, намекните этой дуре, куда пилить,
Или направьте, выведите на путь».Март близоруко щурится, денег нет,
Бра угрожает скоро взорвать сто ватт.
Ей бы идти по улице — быть весне,
Чтобы апрель был лучист, непорочен, свят,
Боже, помилуй,
Тебе всё равно видней,
Ты никогда не бывал перед ней виноват.Пятую ночь ей снится Иерусалим,
Зелень Голгофы, звёзды и Вифлеем.
Жизнь в этом городе — это какой-то лимб,
Он состоит из одних бесконечных проблем,
Боже, помилуй,
Ты ею ведь так любим,
Ты — самая лучшая из всех ее теорем,
Недоказуем, невоспроизводим,Господи!
Пусть все дороги её приведут в Твой Рим. ©
Поделиться403.05.2016 17:14:22
— Да, у вас, людей, это важно, — тяжело вздохнула звезда, — быть красивым.
— У вас не так?
— Красоты у нас нет. Уважают больше ту звезду, которая светит ярче...
— Ну конечно, — Пьетро выдохнул.
— Я ведь просто упала с неба! — оставалось расплакаться только здесь и сейчас. — И просто хотела назад! Никакой принцессой становиться не хотела, только летать и смотреть. Нечестно! Верни меня назад, немедленно!
— Ты столько раз говорил, что плохой человек, — звезда улыбнулась грустно и очень по-взрослому; и эти морщинки ей совсем не пошли к лицу, — что, пожалуй, сегодня я поверю в правильную сказку. О бесчестном воре.
Отредактировано Lorna Dane (03.05.2016 17:18:50)
Поделиться505.05.2016 19:40:55
У меня вместо сердца будильник.
Без стрелки, сломанный, пыльный.
За него на блошином рынке
отдала горсть старинных монет.
И теперь вам весны не будет.
Потому что мечтать о чуде
могут только неумные люди.
Ну, еще мой сосед-поэт.У меня вместо крыльев ступа
(ну и пусть непрактично и глупо).
Да, проблемы есть с гравитацией,
но путешествую налегке.
Не грущу, не боюсь, не старею,
ничего не жду, не жалею.
Просто странная злая фея
в рваном пуховом платке.У меня вместо снов таблетки,
Кантодеа, ДиМайо, сигареты.
Кто там хочет попасть в элизиум?
Вот, пожалуйста, лишний билет.
Потому что здесь делать нечего.
Потому что давно очерчены
эти ваши любви человеческие
однозначным и ясным «нет».
Поделиться610.05.2016 18:29:43
Пьетро-мастер-комплиментов-Максимофф
Поделиться929.05.2016 01:56:07
ИНСТИТУТ, В КОТОРОМ...
[audio]http://pleer.com/tracks/10424434FNMX[/audio]
— Когда я увидел тебя в Церебро, — в воздухе смердит осенней сыростью, и прозрачные паутинки оплетают запястья ажурными браслетами, — то был ослеплен. Когда-то у меня была подобная ученица; яркая, как сверхнова.
Инвалидная коляска разбрасывает листья по сторонам, а чёрный выпученный глаз птицы острием вонзается в сердце. Лорне Дэйн, семнадцатилетней девчушке, Чарльз Ксавье совсем не кажется беспомощным старикашкой.
— И где она теперь? — кислотно-розовая жвачка надувается пузырём и снова лопается; под звук выхлопа каркает ворон и скрывается в мутном акварельном небе. Лорна думает, что из-за двух расщепленных тополей сейчас должна выбежать Уэнсдей Аддамс с двумя оттопыренными косичками.
Вместо этого на фоне все того же мутного неба вырисовывается готический особняк со шпилями, башенками и узорчатыми арками. Дворец знаний, гранит науки и лозунг на латыни.
— Охренеть.
Чарльз аккуратно склоняет голову.
— Она — моя правая рука, её зовут Джин Грей. Добро пожаловать в Институт, Лорна.
Коридоры оказываются серыми, грязными и с пыльной шпаклёвкой. От этой шпаклёвки зеленоволосой девчушке хочется спрятаться, но не выходит — пылинки оседают на спутанных волосах, забиваются под ногти, превращают лёгкие в камень и продолжают плести кокон склепа.
В основном, целыми днями Лорна болтает ногами на подоконнике, подпевая Led Zeppelin; на дворе 1968-ой год и она не имеет ни малейшего понятия, что ей делать и куда идти дальше.
Когда мистер и миссис Дэйн становятся ещё одной строкой в отчётном журнале об автомобильных катастрофах, выясняется, что биологические родители у Лорны совсем другие, и родственников нет. Её пытаются отвести в детский дом, а потом — потом приходит Чарльз и забирает её.
«Ты особенная», — с мягкой отеческой улыбкой сообщает он угрюмому клубку злости, «и твоей вины в произошедшем нет».
Лорна знает, что Чарльз врёт, но ей нравится утешать себя этим сладким «ты не виновата».
Учеников у Чарльза немного.
В какой-то момент Лорна начинает замечать нелюдимость и враждебность окружающих; передергивает плечами и прячется в библиотеке. Здесь ей нравится больше всего — громадные фолианты в кожаных переплётах на непонятных мёртвых языках, опасно-бордовые языки пламени в камине и охотничьи трофеи на голых стенах из гранита.
Однажды вечером, выскальзывая за дубовые двери, она прижимает к груди шелковую обложку «Франкенштейна» Мэри Шелли и пытается пробраться в комнату незамеченной. На третьем пролете второго этажа Лорна замечает непонятную полоску дрожащего лимонного света и хмурится. Напольные часы отбивают полвторого ночи, кто может не спать в такое время?
Она скользит шерстяными носками по половицам и, как вкопанная, замирает у двери в комнату Уоррена Уоррингтона Третьего, мажорно-снобического Сойера, как она жалуется Джин. Уоррен восседает на кровати и возится со странными металлическими предметами; спина у него голая. А на спине — разрезы и шрамы, вздуто-алые и затянувшиеся розовые. Крылья Уоррена, те крылья, которыми все восхищаются, белоснежно-кипельные ангельские крылья, покрыты запекшейся кровью у основания; рядом с лопатками торчат осколки металлической конструкции. Крылья вздрагивают и металл скрипит. Лорна вскрикивает.
Уоррен оборачивается моментально, волком глядит на нарушительницу покоя, а затем — захлопывает дверь.
Больше Лорна на второй этаж не заходит.
Чарльз ведёт уроки по-странному. Обыкновенно он просто зачитывает отрывки из классических философских трудов, отмечает закладками интересные места и никогда не кричит. В компании Скотта Саммерса и Курта Вагнера Лорна методично записывает цитаты и высказывания, сочиняет эссе на тему абсолютной толерантности и продолжает вынимать кассеты с сонатами Баха, подарки Бобби Дрейка, заменяя их родным Зеппелинами.
Она начинает вести дневник и лучше приглядываться к ученикам.
В какой-то момент Лорна понимает, что Джин, читая мысли, хватается за виски; они неестественно смяты и темнее остальных участков кожи. У Скотта очки — как у обыкновенных слепых, а каждый раз, перед использованием способностей, он отворачивается. Однажды Лорна стоит чересчур близко — и заглядывает в лицо Саммерсу-младшему. Глазные яблоки у него выдавлены и заменены на непонятные комки белесого вещества.
У Алекса в груди — пластина. Настоящая. Он сам показывает; Алекс слишком добрый и хороший, слишком заботится о ней, а Лорна нагло использует пресловутое «женское обаяние» и заставляет оголить торс. Напичканный кругами, проводками и лампочками, Алекс походит на настоящего робота.
Готическая постройка уже не кажется ей надёжной и уютной; каждый раз, оказываясь напротив кованных ворот с херувимами, Лорна силится сбежать; каждый раз что-то её останавливает и поворачивает назад.
Только в кровати, ворочаясь и вскрикивая от кошмаров, она понимает: Чарльз знает. Чарльз следит за ней.
А потом наступает утро.
Однажды утро не наступает, и Лорна пытается различить очертания комнаты в кромешной тьме.
«Что происходит?» — хочется закричать ей, но выходит лишь нечленораздельное «Ммфот?». Кляп — понимает она.
Сильные руки подхватывают тщедушное тельце и сносят вниз; она подпрыгивает на ухабах-ступеньках и мотает головой, силясь сбросить повязку.
— Не надо, — ухо ей обжигает горячий шёпот Алекса, — не надо. С тобой всё будет хорошо. Я обещаю.
Лорна ему не верит и продолжает извиваться, пока, в конце концов, её не перекидывают через плечо.
— Где я?! Что вы собираетесь со мной делать? — испуганно кричит зеленовласка, оглядывая подвал. Камни, изъеденные плесенью, горными уступами собираются в лесенки, керосиновые лампы отбрасывают танцующих светлячков на деревянные своды полов, а койка дантиста, к которой её привязывают ремнями, совсем не кажется безобидной.
— Лорна, — из тьмы, шурша колёсами, всплывает Чарльз, — вспомни наши уроки. Вы — особенные. Мы — особенные.
За спиной у него виднеются мужские и женские силуэты; она различает Ороро, Джин, Бобби и Алекса.
— У нас есть Божий дар. Суть в том, моя дорогая Лорна, что многие этот дар хотят у нас отнять. Поэтому, — Чарльз выдерживает паузу, — я помогаю вам, моим птенчикам. Когда я понимаю, что вы готовы — я дарю вам неуязвимость. Я усиливаю ваши способности. Та авария, в которой погибли твои родители — не случайна. Ты сама — не случайна. Твой дар к управлению магнетизма — подарок небес. Но мы, Лорна, вместе мы можем победить природу. И даже Бога. Сделать твой дар лучше.
Лорна испуганно мотает головой.
— Я не хочу!
Чарльз, кажется, совсем не слушает её.
— Ты готова, — и сморщенная рука подхватывает скальпель со стерильного стола.
— Нет! — Лорна кричит, брыкается, вспыхивает ярко-зелёным пламенем — и движется к одной цели.
Разнести всё, взорвать каждый атом в этом адском подвале.
Сбежать.
Потом наступает тьма и она ничего не помнит.
Когда в мутное акварельное небо устремляются два ворона, и какофония резких звуков разносится над лесом, никакого Института на рыхлой земле не оказывается. Ни шпилей, ни башенок, ни окон на два этажа.
Лорна так и продолжает стоять в одной крепдешиновой ночнушке, ежась от холода и утопая босыми ногами в мокрых листьях.
Среди пламенеющих изумрудных волос болтаются тоненькие, едва различимые железные ниточки.
Отредактировано Lorna Dane (29.05.2016 02:01:57)
Поделиться1110.06.2016 01:03:10
Никаких авторских прав. Работа взята отсюда и просто переведена. Инджой?
Могут быть помарки, отредактирую уже завтра.
День М, пост-День М, спойлеры ко Дню М и что-то вроде фика, вдохновлённого конкретной песней. День М, который не перезапуск 2015 года, если что.
В этом сердце есть огонь и мятеж, готовые разорваться на пламенные сгустки
soundtrackПьетро не просто принц, он наследник. Единственный мужчина в семье — и самый старший мутант после Отца. Он будет вторым королём Дженоши и, если глаза правда умеют говорить, будет добрее, лучше. Ванда, с другой стороны, старше их троих, и символ для людей; материнская фигура, которая заботится только о своих сыновьях и показывает другим представителям своего вида, как учиться уступчивости, как не гнаться силами. Ну, и есть Лорна, любимица Отца. Фэшн-икона в милых платьицах, ждущая того самого единственного, чтобы он пришёл и выбил почву из-под ног.
(Вот она, любовь, говорит себе Лорна. Любовь, любовь, любовь — то, как он ищёт её после сражения или простой потасовки. Ждёт её, узнать, в порядке ли она, ранена ли, ждёт чтобы залечить синяки или проверить опять, убедиться, что она в порядке. Он смотрит на неё так же, как и на свою сестру, и Лорна знает разницу между ними — та есть семья, а Лорна, о, Лорна может быть напарником, другом, женщиной. Это любовь, то, что она чувствует, и любовь то, как она воспринимает каждую ухмылку, каждую улыбку, обращённую к ней.)
Отец всегда недоволен и хмур, Ванда всегда за закрытыми дверями, близнецы всегда всего лишь мираж, Пьетро единственная константа Лорны в замке. Они живут в большом, искусственно утеплённом месте, и это отлично работает для того, чтобы сосредоточить весь мир на гламуре, а не на семье, которая продолжает распадаться каждый день. В том, как Отец говорит, скользит холодная отчуждённость; в том, как Ванда проходит мимо бутылок русской водки, которую пьёт Лорна в особенно грустные дни, есть безумие; ничего нет в тех местах, где должны быть Билли и Томми. Ещё есть голос Пьетро, касающийся Лорны так, как не сможет ни один мужчина, и ей того вполне хватает.
(Лорне не стремится проводить время с Вандой, по-настоящему проводить. Ванда всегда рядом, рядом с Пьетро, рядом с Магнето, рядом со всем, но на самом деле её здесь нет. Она человек; старшая сестра Пьетро, которая всегда заботится о нём. За то Лорне она и нравится, но Лорна никогда не обращается к близняшке, если старается так сильно узнать о Пьетро всё. Он единственный, кого она, кажется, всегда знала; ей просто необходимо вновь открыть его для себя так, как люди вновь изучают давно забытые драгоценные камни.)
Отец жесток и груб. Не с Лорной, а с Пьетро. Отец и давление, и магнетизм, и лавина, и Лорна смотрит на Пьетро и думает, насколько же сильными должны быть у него ноги. Он не сносит каждый всплеск критицизма с благодатью, но способен дать отпор всей своей силой и всё ещё выглядеть так, будто он выигрывает. Лорна смотрит на него и думает, что Après-moi, le deluge*. Она была бы не против утонуть в нём.
(Лорна спит с открытыми глазами, её сознание проецирует сны, которых у неё не может быть во время сна. Пальцы у неё холодные, на животе, и Лорна знает, что касание Пьетро было бы тёплым, тёплым, тёплым. Губы у него были бы горячими — раскрывая её рот, её ноги — и она чувствует жар внутри, её тело отвечает на каждую мысль о Пьетро. Внутри. У него длинные пальцы, а у неё разведены ноги. Он бы восхитился тем, насколько она мокрая, а она заводит пальцы, прогибает спину, раскрывает рот. Лорна не знает, понравилась бы ему её грудь, как, кажется, нравится разглядывать некоторым мужчинам, но Лорна надеется, что Пьетро бы понравился вкус Лорны. Движения у пальцев медленные, так бы Пьетро никогда не поступил, разве что она захотела. Она задыхается, она двигается, она дрожит и безумно хочет оказаться под Пьетро, смотреть в его глаза, наполненные чем-то другим, кроме как сожаления, грусти и злости. Знает, что однажды, в конце концов, так и будет. Так должно быть.)
На Пьетро давят с женитьбой, Ванду заставляют появляться чаще. Лорну заставляют делать всё, что бы ей ни захотелось, а всё, чего ей хочется, так это кричать. Отец контролирует Своих близнецов как марионеток, но не заботится повторить то же с ней. Лорна молода и Лорна влиятельна, но Лорна никогда не бывает серьёзной. Она сильнее Пьетро, это все знают, но у Пьетро есть будущее, которое было начертано с тех самых пор, как Отец сообщил им, что они Его дети. И поэтому он настаивает на женитьбе Своего наследника, женитьбе на королеве Ороро или принцессе Кристаллии, а всё, что нужно делать Лорне, так это быть собой и творить всё что душеньке заблагорассудиться. Но она, она хочет шанса, какой был у Золушки: она хочет пойти на бал и представить себя как кандидатку на сердце принца; танцевать с ним оставить своё сердце в форме туфельки. Лорне интересно, что бы ответил Отец, признайся она Ему именно в этой мечте. Конкретно в этой.
(Магнето предпочитает Пьетро. Он добр к Лорне, добр всегда, но видит наследника в Пьетро, видит в нём лидера и пытается такого и слепить. Лорна видит, как он пытается отнять каждую крошечную деталь, делающую Пьетро хорошим, и Лорна жаждет быть более близкой к Магнето, сказать ему остановиться. Сказать, что она любит Пьетро таким, каким он есть, а доброта к незнакомцам и люди уничтожения не заслуживают. Она представляет, как говорит Ему эти слова, а затем убеждает Пьетро убежать с ней, после того как Магнето приказывает ей заткнуться ли угрожает. Сбежать и жить прячась, но в счастье, скромности и секрете. Зелёные волосы и белые локоны. Зелёные глаза. Улыбки, показывающие зубы, и ухмылки, соседствующие с играющими бровям. Но Лорна —'это боевой клич, а Пьетро — это боевая лошадь, и вместе они могут уничтожить мир, чтобы затем возродить его.)
Пьетро не позволяет себе роскошь в виде любовников. Ванда не выказывает нужды в мужчинах. Отец — он загадка, но служанки у них меняются постоянно, так что, возможно, он почти разгаданная загадка. В постели Лорны есть мужчины, когда она идёт спать, но никогда нет по утру. У них у всех одинаковые лица. Людям нравится тот факт, что она прогрессивна, не боится спать с мужчинами, что она делает этот посыл во время расспросов о её личной жизни. Женщины — сексуальные существа, женщины не должны осуждаться за то, что секс им нравится. Женщины заслуживают счастья и женщины заслуживают хорошего секса. Мужчины же — сексисткие свиньи, и права у них говорить, что женщины должны делать и как выбирать, нет. Отец ничего не говорит о её эскападах, а Его фаворитизм на деле — апатия. Ванда рада за неё и благодарит Лорну за такие сообщения. Пьетро беспокоится за неё и напоминает, что если что-нибудь случиться, он будет здесь и убьёт мужчину, причинившего ей боль. Лорна видит лишь оддно лицо во всех партнёрах; повсюду тьма.(У Кэрол Дэнверс такие же волосы, какие были и у Лорны до проявления сил. Блондинистые и до плеч, помогающие ей выглядеть симпатичнее, чем на самом деле. Но Дэнверс в руках Пьетро, а он расплывается, когда ведёт её прочь от разрушенного геликарриера** на твёрдую землю. Лорна быстрая, но не достаточно, и она видит его рядом с Кэрол, минующих деревья и людей. Пьетро никогда не колеблется. Он всегда знает, куда идти. Лорна просто смотрит, загипнотизированная, так, как и любой другой человек, когда-либо смотрящий на бегущего на полной скорости Пьетро Максимоффа. У него сильные руки, и, должно быть, они успокаивают, потому что Дэнверс совсем не выглядит испуганной, когда они останавливаются. Она улыбается Пьетро, он ухмыляется в ответ, а Лорна, о Лорна, Лорна ревнует и завидует. Пора ей рассказать ему правду, которую она прячет в каждом прикосновении, каждой шутке, каждому взгляду, каждой улыбке, которые она когда-либо дарила ему.)
Отец в ярости. Ванда в безопасности. Пьетро бежит. Лорна старается и старается бороться, но она обескуражена. Она видит друзей и слуг, и товарищей мутантов, которые сражаются с ними, заявляя что-то о её невозможности понять. Они не могут изменить реальность, никто не может. Они сражаются за будущее, а теперь люди говорят, что это неправда. Лорна хочет понять, а ещё больше она хочет защитить Отца и прикрыть Пьетро, который призывается опять и опять их врагами наконец-то, блять, проснуться. Пьетро. Но он не спит, он бодрствует, пока Отец не падает на колен, а затем Отец одна сплошная ярость, и крики, и изогнутый повсюду метал. А Лорна беспомощна, Лорна Его любимица, Лорна не может ничего сделать, пока Он обвиняет Своего наследника. Пьетро. Она замечает, что никогда не называла его братом, только любовью. И Лорна сильнее его, но недостаточно, чтобы остановить Отца. Никто не может. А потом Пьетро больше не бодрствующий. Пьетро.
(Когда Магнето рассказывает правду, она не понимает. Её уши не улавливают ни звука Его голоса, только Пьетро, а затем она отрицает и поворачивается. Он должен был сказать раньше, настаивают и Пьетро, и Лорна, прежде чем они бурей вылетают из комнаты, из битвы, из жизни Магнето. Они не разделяют пути, и шаги Лорны становятся всё тяжелее и тяжелее. Его спина всего-то видение для глаз.
Но, как бы там ни было, прежде, это было безопасностью и желанием не видеть так много этого — в смысле, быть на его стороне, а не позади. А теперь это запретный фрукт, кислый и разъёдающий кончик языка. Холодная ирония и воспоминания воскресений в церкви. Прости меня, Отец, ибо я согрешила. Он уводит её далеко-далеко, прежде чем они оба засыпают в первом попавшемся м доме. Они не разговаривают, пока Пьетро не подаёт голос, что он не злится. На неё. На самом деле, он гордится, счастлив, что она его сестра. Хотя это и так не секрет. Лорна соглашается. Она должна была знать с самого начала, потому что теперь она в ловушке чувств, которым быть нельзя. Война выиграна, а её сердце разбито.)Отца нигде нет. Ванда — то имя, которое она игнорирует. Пьетро в её мыслях нет. Лорна смотрит на себя в зеркало и ищет изменения в лице. Она опустошена, вымотана, пуста. Магнетизма, заполняющего её сознание, щекочущего кончики пальцев и делающего каждый её шаг сильнее, больше нет. Лорна смотрит на себя и видит то же самое, что видела утром раньше, и пытается понять, почему же она ощущает всё настолько по-другому. Почему она настолько бессильна. Почему она больше не она.
(Магнето становится именем, Ванда превращается в проклятье, Пьетро становится, ну, чем-то. При каждом его упоминании Лорна начинает тревожиться, её тело трясёт, а сердце наливается тяжестью. Но Лорна не помнит, только знает, что каждый раз, когда она говорит о брате — ей хочется плакать.)
*после нас — хоть потоп
**летающие авианосцы из вселенной Марвела
Отредактировано Lorna Dane (10.06.2016 01:08:05)