Все пустынные планеты одинаково пыльные, и каждая по-своему паршива.
Мириады песчинок приветственно кружатся в воздухе и укрывают носки ботинок, заметают следы от корабля до раздавленного шагохода. Энакин прикрывает лицо тканью и ловит себя на том, что ищет в небе красный диск второго солнца – слишком много сходства, только Татуин не украшают остовы звездных разрушителей. Туда не прилетали корабли Республики, да и Империи, наверное, тоже, если не считать историю о знакомстве Люка с его учителем.
Энакин мог бы сказать, что чувствует себя, как дома, но язык не поворачивается назвать так песчаный Татуин, на который похожа Джакку. Он помнит, как его не считали человеком, как он искал в организме датчик с взрывчаткой.
Энакин знает – пески забрали его мать. Но подробности рассыпаются кварцевым прахом.

Он старается забрать у Рей всю ношу; на руки бы взял ее саму, будь они свободны. Энакин видит, как неловко она идет, старается делать вид, что все в порядке, но маска потемневших вен выдает болезнь.
Если это можно назвать болезнью.
Энакин никогда не сталкивался с подобным и не знает, как избавить Рей от пагубного влияния голокрона, а, может, оставшегося еще с Дромунд-Кааса, в ситхских болотах которого можно подцепить что угодно, от тысячелетней давности лихорадки до паразитов темной стороны. Вину усугубляет невозможность помочь, снова вспоминаются мрачные слова из илумской пещеры.
Энакин, стиснув зубы, идет дальше.
Если они расскажут Люку, с возможностью, открывшейся в голокроне, придется попрощаться, а заодно и с «Ипсилоном», с «Ястребом», со свободными полетами и вылазками в любую точку галактики.
На другой чаше весов – жизнь Рей.

Энакин откашливается, стряхивает песок с плеч и пробирается внутрь шагохода. За спиной прячется длинная тень; сумерки скрадывают в синеве еще один потраченный день.
Ее бывшее убежище неуловимо напоминает его собственный бывший дом: разноцветные клубки проводов, неказистые внешне, но порой способные работать запчасти, здесь пахнет не только пылью, но и мечтами о небе, высоком и свободном.
Когда-то он обещал побывать в каждой звездной системе галактики.
Только Энакин не считал дни, отметки которых здесь покрывают большую поверхность.
Он машинально берет куклу, вертит в руках, но наблюдает за ее поисками. На Татуине никакой одинокий тайник так долго не продержался, вездесущие джавы растащили бы все, что плохо и хорошо лежит, не зная настоящей цены.
- Старые письмена, - Энакин присаживается на брошенное на пол одеяло, рассматривая табличку. Древние языки не были сильной стороной ученика джедаев Скайуокера, то ли дело современные и дроидов – тогда они казались гораздо нужнее, чем теоретическо-историческая часть – но прочесть он сможет, текста не так много и, на первый взгляд, не слишком сложный. Только бы Сан Текка не зашифровал разными языками все свои записи.
Им нельзя терять время.

Энакин протягивает Рей настойку, которая не убивает болезнь, но немного сдерживает худшие симптомы. Его настораживает то, что и у него на запястьях проявляется темная сетка сосудов и кружится от резких движений голова, но он лишь подтягивает перчатки.
Если и он подцепил заразу, Рей об этом знать необязательно. Сам справится.
- Я думаю, он чувствовал, кто ты. Должен, если был джедаем, - а кому еще могли понадобиться древние знания ордена? – Может, даже предвидел, что его записи нам понадобятся. Если так, то осталось потерпеть совсем немного.
Энакин ободряюще улыбается, но взгляд остается сухим и внимательным.
Похоже, им придется провести здесь ночь.
- Далеко до его поселения? – спрашивает он, прикидывая, одолеют ли они ночной переход, если понадобится. – Это похоже на описание тайника, как добраться до него. Возможно, Сан Текка ждал, что за ним придут.