Он почти не дышит, не кулебякается, не кичится, а спит спокойно, только чуть потеет. Когда фанерные часы, выкрашенные дешёвым аэрозольчиком под серебро, оттикивают ночь в третий час, Мэриан содрогается, что не может ему помочь. Ну что ей сказать? Мне жаль, Кэмерон? Я рядом? Поговори со мной?
Они танцуют на краю, скатываются по тупому лезвию, но нет прока, толку, решений. Есть одна Тьма, только теперь она не укутывает коконом, а душит. Раньше Мэриан сравнивала их с летучими мышами, на худой конец, с ландышем майским. Ландыш майский расцветает только в черни углов.
Они завяли.
Пробивает пять тридцать, и Мэриан ведёт холодными пальцами по каменной скуле, запоминая, где обрывы, а где впадины. Мэриан видит в нём нечто страшное, нечто такое, чего чуточку боится сама, но отчаянно стремится узнать.
Голод, думает она, он изголодался. По чему?
С первыми лучами карамельного рассвета Мэриан засыпает сама. Такие, как она, умирают с восходом солнца.

В подземке нет места телевизорам, Интернетам и мобильникам — Морриган их не признаёт. Зато, раскрывая руки, приветствует афиши на оборванных клочках обоев, вонючие, липкие граффити с датой и координатами, одобрительно склоняет голову, замечая полустёртые, исковерканные буквы под слоём изоленты.
Морриган прекращает объявлять открыто об аудиенциях. Она последователей призывает, но решать головоломки, складывать числа и тыкать пальчиками в экраны должны сами фанаты.
Жизнь продолжается, и через три дня у Морриган новое выступление, на станции Доллис Хилла. Люцифер мертва, а ей нужно будет выступать, нервно дёргаясь перед смертными, ублажая их.
Жизнь продолжается для всех, но не для Люци. Не для Лоры.
Для Морриган жизнь давно понятие относительное, невесомое.

Что-то не сходится, кубик Рубика рассыпается в прах, упокоятся его грани, но паззл сгорает по щелчку, а она не находит ответов и выходов. Вязкая память мешается. Морриган будто бы помнит, нечто важное, но за занавесками паутины не может разглядеть выцветшие краски.
Она помнит, как пахнут мостовые Сассекса, как танцует Жозефина Бейкер, как горят алые попоны.
Она помнит триллиарды деталей, читает руны, но не знает самого главного. Морриган волнуется, потому что бьётся о закрытые двери — те, которые должны быть ей доступны.
Бафомет теперь считается ещё одним замком, а ключ она, кажется, выбрасывает в Темзу собственноручно.
— Выметайся, — бурчит она, врываясь в безмолвие мрака. Ночь не дарит столь желанного одиночества, его нарушает Бафомет.
Морриган смотрит на свои руки — на подушечках обеих багряным горит кровь. Пахнет сексом, сигаретами и грехами.
Пахнет мёртвой Люци.

Отредактировано The Morrigan (24.09.2016 21:33:51)