[audio]http://pleer.com/tracks/9525548Em0X[/audio]

Рори приходит в себя медленно, с натугой. Это даже не "прийти в себя"; эти слова кажутся слишком лёгкими, описывающими процесс пусть неприятный, но естественный, толком от тебя не зависящий и потому ничего не требующий. Рори прекрасно знает, что это не так; Рори прекрасно знает, как иной раз за этот естественный процесс нужно побороться и снаружи, и изнутри; Рори прекрасно знает, что тут уж любые слова покажутся излишне лёгкими.
И всё же одно дело знать, и совсем другое - испытывать на себе прямо сейчас.
Рори кажется, что ему приходится вытаскивать себя из объятий кошмарного сна, по одной выдирать из себя каждый из тысячи когтей-колючек. Когда он поднимает веки, круговая мышца дрожит от усилия. На деле всё гораздо прозаичнее: у Рори просто дёргается глаз.
Пока окружающее пространство, будто выплывая из тумана, фокусируется, а вестибулярный аппарат докладывает, что тело находится в горизонтальном положении, Рори судорожно перебирает последние оставшиеся воспоминания.
Синяя полицейская будка с другим измерением внутри, которая появляется из ниоткуда на берегу Темзы, распространяя вокруг себя волны резких звуков, и из ниоткуда приносит с собой Доктора, Эми и самого Рори - конечно, с этого всегда всё и начинается.
Темза, древняя и вечная, которая в любое время остаётся здесь. Когда Рори в последний раз смотрит на неё, она укрыта плотным слоем тумана - выглядит одновременно угрожающе и очень по-домашнему. Во многом, наверное, из-за того, что даже сквозь эту белёсую пелену пробивается отблеск луны - и почему-то он кажется в разы более ярким и живым, чем та луна, что на небе.
Писк на грани слышимости и брызжущие из-под ног крысы.
Удар по голове, вспыхивает мысль - и вместе с ней вспыхивает боль в затылке. Рори сжимает зубы, чтобы не застонать. Боль не утихает, но довольно быстро встраивается в картину мира, и Рори предпринимает осторожную попытку встать.

Не то что подняться - даже шевельнуться получается не с первой попытки, мышцы будто закоченели. После второй попытки Рори понимает, что так оно и есть.
Здесь просто чертовски холодно.
Осознав себя, Рори начинает осознавать мир вокруг, и, если честно, к характеристике "холодно" добавить ему особенно нечего. А, ну да: ещё темно и запах пыли бьёт в нос.
Сначала ему кажется, что он свёрнут в какой-то плотный кокон. Он слегка двигает руками, сжимает и разжимает их в кулаки, с усилием сгибает ноги и после короткого ожидания снова вытягивает их. К этому моменту мышцы разогреваются, к коже возвращается чувствительность, и Рори понимает: нет, он никуда не завёрнут, скорее раздет (в буквальном смысле) и накрыт полотном непривычно грубой ткани.
Одежды поблизости не наблюдается,
(хотя не сказать, что у него есть хоть какой-нибудь угол обзора, а?)
и Рори успевает мельком пожалеть о забытом в кармане джинсов миниатюрном, не больше пары дюймов в диаметре, стеклянном шарике со снегом. Совершеннейшая безделушка, которая перестала быть безделушкой с тех пор, как её подарила Эми.
От этой мысли его отвлекают приближающиеся шаги. Рори закрывает глаза, повинуясь какой-то детской убеждённости: пока я ничего не вижу, меня тоже увидеть нельзя.
Дальнейшие события укрепляют возникшую в голове цепочку ассоциаций (голое тело, тряпка поверх; то, что Рори никогда не работал в морге, не значит, что он там не был). Кажется, людей двое, и если шаги первого размерены и вдумчивы, то второй явно нетерпелив. Шаги раздаются совсем близко, ткань откидывают; становится ещё холоднее, но из-под сомкнутых век Рори видит, что стало едва уловимо светлее. Он делает вдох - воздух тут явно не свеж, но после необходимости вдыхать одну сплошную пыль Рори не может желать большего. Ну, разве что понадеяться, что у него не слишком заметно раздуваются ноздри и поднимается грудь.
Он изо всех сил пытается расслабиться, чтобы не выдать себя, и решает, что делать дальше. Вариантов не очень много: либо оставить всё как есть, либо попытаться что-то изменить (например, заявив о своей полной жизнеспособности). Пока Рори лихорадочно размышляет об этом, чьи-то пальцы приподнимают его верхнюю губу - словно лошади, у которой проверяют зубы. Прикосновение неприятно и вызывает лёгкую тошноту, но ему удаётся сдержаться. То ли неизвестный не придал значения теплоте проверяемого трупа, то ли Рори продрог даже больше, чем думал, но пока всё в порядке.
(За исключением того, что больше всего он сейчас боится, что его выдаст дёрнувшийся кадык, и потому не сглатывает; во рту медленно копится слюна - ничего фатального, но очень неприятно.)
(Хотя и не неприятнее, чем лежать голышом на неудобной деревянной полке и являться, судя по разговору о цене, товаром.)
(Кстати о разговоре - один из голосов отбивает у Рори всякую охоту проверять, как далеко у хозяина этой своеобразной лавки находится тяжёлый предмет для возвращения своего товара в состояние, подходящее для продажи.)

Дубль два.
Если до этого Рори и сомневался (хотя, скорее, надеялся), что не получил сотрясения мозга, то теперь точно был в этом уверен. Подкатывающую к горлу тошноту он ощутил, кажется, даже раньше, чем пришёл в себя. Во рту было кисло, слюна стала вырабатываться с какой-то невообразимой скоростью - сглатывать её было неудобно и неестественно-невкусно. Рори хотел было повернуться набок, чтобы сплюнуть - но обнаружил, что не может этого сделать, потому что...
Потому что снова закоченел.
Если бы Рори так кристалльно ясно не ощущал холод во всём теле; если бы он не слышал омерзительное хлюпанье, с которым падают друг на друга куски мяса, как во время разделки мяса, например, для шашлыка; если бы всего в нескольких шагах от него не раздавалось металлическое клацанье... В общем, если бы Рори сейчас лежал на диване и смотрел сериал по телевизору, Рори бы решил, что персонаж, роль которого сейчас исполнял он сам - редкостный кретин. Дважды подряд оказаться в одной и той же ситуации. Как будто он мог ожидать чего-нибудь другого.
И под мерное клацанье инструмента он снова принялся незаметно разминать мышцы. Ногу свела судорога: Рори зашипел от боли, дёрнул стопой - и смёл со стола едва ли не половину окружающего тело льда. Самые большие куски при падении раскололись.
И, возможно, Рори ожидали также дубль три и четыре. И пять. И шесть. И так, пока он не отбросит коньки.
Царапая кожу разъезжающихся локтей, Рори со всей возможной скоростью опёрся на стол, свесил ноги. Он не смог удержаться от нервного хихиканья от невольного каламбура (весь обложенный льдом - отбросить коньки), и уже поэтому изрядно беспокоился за своё психическое состояние. В первую очередь за него: найти гениальный выход в состоянии эмоциональной нестабильности из его знакомых могла только Эми. Ну и, конечно, Доктор - но для него состояние эмоциональной нестабильности было естественным состоянием.
Так, не отвлекаться, нельзя отвлекаться, этот тип за полупрозрачной мутной стеной уже обернулся. Нет, показалось. Но точно уже оборачивается, он ведь не мог не услышать того шума, что Рори тут устроил. Не отвлекаться ни в коем случае.
Неподалёку от стола, на котором сидел Рори, стоял колченогий стул. Выглядел он довольно хрупкой конструкцией, но думать дальше было некогда. Рори бросился к этому стулу и, поскользнувшись на рассыпанном льду, крепко приложился об пол.
Некстати мелькнула мысль: когда-то давно он читал, что голый человек наиболее беззащитен. Не потому, что он не может, скажем, ухватить первое попавшееся средство защиты, например, стул (хотя, надо сказать, этот конкретный голый человек не смог и этого). Скорее, из-за чувства стыда, или из-за того, что это инстинктивно низводит его до уровня младенца, или...
Честно говоря, сейчас было не лучшее время, чтобы об этом размышлять.