Retrocross |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Retrocross » Final Cut » Hello from the other side
Hello from the other side |
TALIA AL GHUL, BANE |
Некоторые события кажутся конечными. Они оставляют последствия, для некоторых страшные, неизлечимые, болезненные, но самое главное, что ты ни разу о них не пожалел.
Некоторые события кажутся конечными... Но бывает так, что только кажутся.
- Госпожа Талия! Прибыли!
Талия убирает с лица прядь волос и вдыхает глубже, чтобы немного успокоиться. Ей страшно, и она не скрывает своего страха. Всего несколько сотен метров отделяют ее от темницы, в которой она могла так легко погибнуть или, что еще хуже, мучительно жить долгие годы, всего несколько минут остается до встречи со спасителем, ценой спокойной жизни которого она теперь ходит по поверхности этой земли целая и невредимая. Совсем скоро она увидит его лицо и убедится, что с ним все в порядке, лично в этом убедится.
- Госпожа Талия, мы прибыли на место.
Она до сих пор не может привыкнуть к тому, как к ней обращаются. “Госпожа”... Это как-то слишком - для ребенка, которого в младенчестве без сожаления посадили в самую страшную тюрьму в мире. Каждый раз, когда она вспоминает о том времени, в ее сердце просыпается злоба и желание отомстить кому-то за то, что тогда сделали с ней и ее матерью. Вот и теперь Талия сжимает руки в кулаки, кивает в ответ на слова сопровождающего и резко и очень ловко наконец вылезает на улицу. Из-под плотной подошвы ее ботинок слышен треск и шорох сухого песка, поднимается ветер и вместе с ним в ее волосах путается и этот самый сухой песок, теперь шелестя где-то возле ее ушей. Она слышит этот звук и рефлекторно прикрывает лицо руками - но из-за первого порыва ветра ее глаза уже слезятся от пустынной пыли, и она лишь потирает их неаккуратными движениями своими еще совсем детскими руками, только заставляя белок глаз краснеть еще сильнее и покрываться видимой сеточкой набухших капилляров. Еще несколько шагов вперед - и она видит перед собой ту самую яму. Вернее, лишь ее верхнюю часть, больше напоминающую обычный колодец, а не темницу, но уже от вида этих покорёжанных временем камней ей становится плохо - коленки подкашиваются еще сильнее, она останавливается и стоит как вкопанная с минуту или две, глубоко дыша и пытаясь успокоиться - и только мысль о встрече со своим спасителем заставляет ее сделать следующий шаг.
Талия поднимает глаза и резко отводит взгляд обратно на землю. Сегодня очень яркое солнце. И хоть другого здесь не бывает, людям оттуда, снизу, оно может показаться ослепляюще ярким. В глазах бегают мурашки и темные пятна от взгляда прямиком на небесное светило, девочка пытается проморгаться и с волнением представляет то, как Бэйна будет слепить сегодняшний солнечный день.
Начало этого дня для Талии, преемницы Р’ас аль Гула, пропитано страхом - начиная с ее пути сюда и заканчивая встречей с Бэйном. Она уже не знает, чего боится, и словно в тумане перевешивается через края ямы и глядит вниз, в непроглядную тьму, где в какой-то из темниц сидит ее старый друг, еще не знающий, кто она такая. Ее старый друг, который не поймет, почему она так долго за ним шла, когда узнает, кто она такая.
- Госпожа Талия, - сбоку к ней подходит один из сопровождающих, она наконец отвлекается от пугающих мыслей и поворачивается к нему, - Нужно спускаться.
Она никогда не узнавала о том, как члены Лиги Теней попадают прямиком в темницу, а поэтому теперь только кивает в ответ, надеясь, что выглядит это решительно, чтобы люди отца не думали, что она испугалась или струсила. Талия аль Гул не опускает взгляда, несмотря на палящее солнце и поднимающийся песчаный ветер, когда ее привязывают к лебедке вместе с ее сопровождающим. Она не знает, как их много лет назад опустили в эту яму вместе с матерью, но теперь, находясь в подвешенном состоянии над этой бездонной пропастью, представляет, как страшно тогда было ее матери. Сердце сжимается сильнее, а к горлу подступает ком слёз и страха при виде того самого отвесного камня, с которого так много людей сорвалось в надежде на то, чтобы выбраться из темницы, при виде того самого камня, за который маленькой девчонке удалось зацепиться, чтобы затем вылезти наружу. Талия заставляет себя открыть глаза и смотрит вниз - земля приближается неумолимо быстро, а вместе с ней - лица, обращенные вверх.
Заключенные не ждут освободителей, они ждут новых заточенных героев, которые вскоре тоже потеряют надежду.
[icon]http://savepic.ru/9640622.gif[/icon]
[audio]http://prostopleer.com/tracks/133801004VwA[/audio]
Отредактировано Talia al Ghul (10.05.2016 19:55:01)
[icon]http://s2.uploads.ru/1LIBf.png[/icon] С тех самых пор, как с него сорвали тагельмуст, что надежно прикрывал от пыли и песка лица прочих осужденных, ослепленных ненавистью к ребенку, ловко карабкающемуся по отвесным стенам Ямы... С тех пор, как он, уже получив резкий удар под ребра выдохнул свое тихое "Прощай", погребенный под массой людей, больше похожих на зверье, готовое разорвать его на мелкие кусочки просто за то, что не он, сильный и умелый мужчина, не они, а маленькая оборванка (или оборванец? Обрили ее неслучайно, симпатичных детей в этом чудовищном месте насиловали часто) получила столь желанную свободу... С тех пор он не сказал ни единого слова, которое имело бы хоть толику того смысла, что он вложил в это прощание.
Свобода - это слово значило здесь, среди теснящихся в переполненной тюрьме слишком много. Свобода - это то, к чему тянулись тысячи рук. Это ослепляющий голубизной неба и лучами палящего солнца круг над головой. Многие вообще не знали, что там, за ним. Например, такие, как та девчонка, которая, все же, смогла. Первая и единственная. Как и половина тех, кто отбывал здесь, осужденная просто по праву рождения. Они рождались здесь и здесь же умирали. Кто от заточки недруга, а кто и от старости. Главным было то, что они никогда, никогда не знали, что значит быть свободными, что есть на свете что-то кроме железа прутьев, камней ямы, пыли и песка, которым, кажется, за годы жизни (можно ли это назвать жизнью) сам Бэйн был пронизан насквозь.
С тех пор он не сказал ни слова, лишь выл, стонал, рыдал, мямлил, почти как животное. Он не мог. Ему буквально было нечем. Да, язык был на месте. Чудом, да и горло не пострадало, точнее, когда по нему полоснуло лезвие стилета, ловко украденного у одного из стражей, что временами спускались в этот людской отстойник, оно не рассекло связок, а местный доктор смог умело его сшить. А вот лицо, лицо пострадало сильнее всего. Бэйн был красивым человеком, он был красивым по недоразумению белым человеком среди массы смуглых заключенных, чем те не гнушались пользоваться, пока он не научился давать отпор. Чем не гнушался пользоваться он сам, чего уж греха таить. Но теперь от прежней привлекательности не осталось ни следа. Без содрогания на результат стараний сокамерников не мог смотреть даже врач. Нос был сломан, ноздри вырваны, кончик смахнули все тем же стилетом, а переносицу рассекли так, что в ране светлела зарубка в кости. Верхнюю губу иссекли, прекратив его в гротескное подобие черепа, а часть нижней сорвали вместе с десной, обнажив нижнюю челюсть до самого подбородка. Но самым страшным лично для Бэйна было не это. Все равно он не верил, что судьбой ему уготовано нечто иное, чем гнить в этом проклятом богами месте. А здесь не важно, урод ты, или красавец. Насколько бы легче было, если бы все ограничилось описанным. Но нет. На его щеках красовались глубокие сквозные борозды от ногтей, где все еще кровоточащие язвами, где гноящиеся с белесыми обрывками лицевого нерва то там, то здесь.
Именно это доставляло ему, укутанному метрами ветоши, словно прокаженному, такую нестерпимую боль, что помогала лишь настойка опия, которую достать было очень сложно. Поэтому все просто ждали и надеялись, когда этот проклятый урод, наконец, отдаст концы. От криков и воя он сорвал горло, мог только хрипеть и стонать, безучастно буравя взглядом стены ямы. В камеры его давно не пускали - мешал спать прочим, в том числе и тем кто так "позаботился" о нем.
"Унижение" - это слово, ранее бывшее столь важным в иерархическом устройстве тюрьмы, стало для него ничем. Он умолял. Он рыдал. Он был готов на что угодно, лишь бы достать еще немного опия, который подарит ему недолгое облегчение и забытье. Сегодня был такой день, так что он "наслаждался" минутами покоя, привалившись к каменному уступу и кутаясь в свое старое одеяло. Повязка уже пропиталась всем, чем могла пропитаться, а значит к вечеру ее придется отдирать от остатков лица с новыми мучениями. Но какое это имело значение? Боль - она и есть боль, какой бы ни была. Рано или поздно, он привыкнет. Или покончит с собой, достигнув, наконец, столь желанного покоя от преследующих его кошмаров наяву. Он даже не обратил внимание на людей, спускавшихся на веревках ко дну Пенья Дуро. "Очередные заключенные", - безучастно думал он, не замечая богатых одежд пришельцев, - "Значит станет еще теснее."
[audio]http://prostopleer.com/tracks/4651839NX3l[/audio]
Она смотрит вниз, изо всех сил стараясь не отворачиваться и не прятаться за плечом сопровождающего. Взгляды каждого из пленников обращены на нее, кто-то даже встает и подходит ближе к центру ямы, но большая часть наблюдает за приближающимися "новенькими" прямо со своих мест. Снизу слышатся какие-то голоса и вопли, а затем заключенные, наконец, видят ее лицо и понимают, что что-то с ним не так. Вопли утихают, Талия почти что слышит, как люди перешептываются, хотя на деле они лишь глядят друг на друга, ища подтверждения своей радостной и отвратительной догадки у сокамерников. Она слышит, как громко и сильно бьется ее сердце, готовое вырваться из груди от волнения и страха. Наконец, гул снова усиливается и теперь уже почти все выходят из своих темниц ближе к свету, к тому месту, где опустится лебедка. Они понимают, что это она. Юная, свежая, совершенно чистая плоть, какую осквернить и замарать жаждет практически каждый в этой темнице. Их вопли эхом отскакивают от каменных стен ямы, возвращаясь к Талие оглушительным шумом, от страха она вдруг хватается крепче за веревку, будто норовя взобраться по ней обратно наверх, на поверхность, туда, куда уже однажды смогла выбраться, и только после ощущения жесткой и грубой веревки в своих руках она понимает, что делает - ломает последнюю веру Бэйна в нее. В преданность и благодарность за все то, что он для нее делал. Перечеркивает своим желанием сбежать все смелые слова и разговоры с отцом, после которых он позволил вызволить Бэйна из темницы. С треском разламывает надежду смотрящего на нее снизу и, безусловно, узнавшего ее Бэйна на то, что эта девочка вернулась за ним по своей воле, по своему желанию, что она уверена в своем решении лично спуститься и забрать его с собой к солнечному свету, который он никогда до этого не видел и не чувствовал. Талия глубоко и медленно вдыхает, всхлипывает и резко и с большей амплитудой, чем можно было бы, убирает руки от веревки, глядя вниз со всей той смелостью, какая только есть в ее сердце. С ее глаз капают слезы, но она не обращает на это внимания, не вытирая щеки хрупкими детскими запястьями, а лишь сведя брови и внимательно вглядываясь в толпу.
Толпа беснуется, вопит и уже тянет руки вверх, чтобы дотянуться и сорвать, захватить и не отпускать, заставить подчиниться и подчиняться - и до лодыжек девочки остается метр, полметра, до них уже как будто можно дотронуться… Раздается выстрел и вслед за ним удивленные возгласы, стража отгоняет заключенных к краям центральной площадки и запирает самых буйных обратно в их камерах. Но Талия уже не замечает этого. Она видит лишь их лица - смуглые, раненые, покорёженные чем-то или кем-то, измученные и страдающие. Видит их глаза и взгляд, заточенный в этих глазах - ищущий, забитый, совершенно потерявший надежду на что-либо. Но это все не те люди. Не те лица, не те глаза. Во взгляде того человека, за которым она сегодня пришла, должна жить надежда, хотя бы призрачная, совсем слабая, ведь он видел, как Талия спускается за ним, он знает, что она пришла сюда не просто так, а чтобы забрать его с собой.
Он должен пройти сквозь эту толпу, смотря прямо ей в глаза, стоять, не двигаясь с места и не позволяя страже запереть его. Бэйн стоял бы прямо перед ней, если только он не…
- Нет…
Ее ноги пошатнулись, осевший на дне Ямы песок вперемешку с капающими с глаз слезами снова скрипит под ногами, Талия не падает, но перед глазами становится темно и ее качает из стороны в сторону. Но она старается держаться ровно, дочь Ра’с аль Гула не может позволить себе пасть перед заключенными отца, смотрит куда-то на землю и качает головой, не переводя взгляда.
Она только повторяет:
- Нет. Нет. Нет… - и не решается снова посмотреть на толпу, снова увидеть, что там нет того человека, за которым она пришла. А если его нет, это может значить только одно - Талия не успела.
На нее нападает чувство паники, оно подчиняет себе, не дает собраться с мыслями, не дает подумать о том, что все может быть не так плохо - в ее голове Бэйн уже мертв, убит, растерзан, брошен где-то в темных углах темницы на съедение крысам. Словно сквозь сон она слышит, как ее зовет стража, но не может им ответить. Девочка шмыгает носом и не вытирает слез с лица, они тихо и почти незаметно капают на пыльную землю, сверкая за мгновение до того, как стать частью этого ужасающего места.
- Госпожа Талия, вы в порядке? Заключенный под номером шестнадцать тридцать два… - говорит кто-то сбоку и Талия аль Гул поворачивается к нему, смотря ему в глаза, - Находится в критическом состоянии, его транспортировка стоит под большим вопросом, - рядом с ним появляется врач, который начинает что-то говорить про опиумы, болевой шок, состояния аффекта и возможное агрессивное поведение пациента, про опасность для жизни юной Госпожи и...
Яма содрогается от детского крика:
- Бэйн!!!
[icon]http://savepic.ru/9640622.gif[/icon]
[audio]http://prostopleer.com/tracks/12897082Pw6K[/audio]
Отредактировано Talia al Ghul (14.05.2016 15:02:03)
[icon]http://s2.uploads.ru/1LIBf.png[/icon] Он медленно прикрывает глаза. Веки - словно свинцовые. Яма, она же Пенья Дуро, считалась одной из самых жутких тюрем в мире, но даже тут можно было найти столько наркотиков, сколько пожелаешь. Если у тебя, конечно, есть валюта. Бэйн пробовал их почти все. От одних ты попадаешь во вселенные, откуда в Яму возвращаться совсем не хочется, но если не повезет, и ты ошибешься дорогой, то новая реальность станет твоим личным самым страшным кошмаром, в сравнении с которым, заточение - самый лучший и безопасный вариант, коль скоро, тебе удалось выбраться из этого трипа живым и невредимым. Правда отныне никогда не исключен вариант, что в один прекрасный момент из пола, стен или прутьев решетки не полезут жадные лапы, затянуть тебя обратно в этот психоделический ад, чтобы не отпускать больше никогда, а глаза, множество глаз будет преследовать тебя бесконечно, на что бы ни упал твой собственный взгляд. Были и те, от которых мир ускорялся во много сотен раз, или другие - они почти останавливали ход времени. У Бэйна, по правде говоря, не было ни валюты, ни психоделиков, ни других "интересных" веществ. У него было самое простое и одновременно самое сложное. То, что ему давали, лишь бы он успокоился со своим гребаным воем, который так мешает по ночам - опий. Казалось бы, куда проще прирезать, но Бэйн был человеком деловым, и кроме, очевидно главной своей ошибки здесь, у которой, даже и имени-то своего не было, успел обзавестись парой-тройкой должников, отгоняющих от полутрупа искренних доброжелателей, желавших подарить ему милосердную (или не очень). смерть. Которой он, по правде говоря, пока по его венам разливалась настойка, не хотел. Он забывался. Он терял ощущение времени и пространства. Время от времени от вскакивал, гневно крича и пытаясь отбиться от очередного несуществующего врага. И, конечно, побеждал. В какой-то момент казалось, что даже хорошо, что так вышло, потому что когда боль отступала, все его тело пело от простого и понятного каждому блаженства. Оно толкало его в грудь, убивало бесконечные мучения, разливало по телу ласковое тепло даже в самую холодную ночь... Он отчетливо понимал, что если и жить, то теперь только ради этого ощущения и бегства от того, что следует затем, когда оно уходит от тебя. Его мысли были легкими, как перышки, но вместе с тем кристально ясными. Он наблюдал за суетой со своего собственного дна, куда загнал себя сам, словно старый больной хищник. Он видел многое. Сейчас, немного оживившись, он мог понять многое. Различить блики золотого шитья на кафтанах вооруженных людей. Треугольники... Их одежда была расшита треугольниками. Такие то и дело мелькали среди населения Пенья Дуро, но их следовало избегать. Они приносили только проблемы, для некоторых, особенно наглых - смертельные. Они всегда были при оружии, вот и сейчас, скупые выстрелы винтовок заставляли ублюдков расступиться, расчищая проход для какой-то свеженькой причесанной пигалицы. Красивая. Когда-то он бы и сам не отказался бы от такой, тем более, что этот чертов опиум постоянно вызывал такой стояк, что аж пресс ломило. Что ж, у любого удовольствия есть своя цена.
"Принцесса" металась, хныкала, словом, Бэйн совершенно не понимал, что она здесь забыла? Пришла получить сомнительный урок ужаса? Не И что за имя такое "Талия"? Как раз для каких-нибудь будущих гаремных телочек, выгодно выданных замуж.
Так что же, что она делает здесь, в Яме, окруженная вооруженной охраной? Да и какая разница? Она побудет здесь немного и поднимется обратно, на поверхность, где ее согреют, но не опалят лучи солнца, где он, как рассказывали, столько зелени и воды, где города растут вверх, а не вниз, как у них...
Крик ребенка, резанул по ушам, Бэйн даже на миг, показавшийся ему десятилетием, зажмурился, снова открыл глаза, наблюдая, как плавно и сладко плывет перед глазами реальность. Как какие-то люди суетятся вокруг, но не прикасаются к нему. Да, ему самому тоже было бы противно. Он очень хорошо знал, что раньше в этот карьер сбрасывали трупы, умерших от чумы. И никто не знал, когда она, наконец, выберется наружу, к тысячам людей, что ходят прямо по отравленным останкам. Разумеется, не все знали, что он не заразен. Но меры предосторожности никогда и ни для кого не будут лишними.
Но крик, крик прорезавший пространство Ямы... Он был его именем. Нет, не именем, его кличкой, как у животного, как у бойцовой собаки, которую давно пора пристрелить.
Он поднял тяжелый взгляд исподлобья не спеша пытаться произнести ни звука. Зачем ему лишняя боль? Девчонка была нарядная и зареванная. Ее, кажется, аж трясло. В пыль капали слезы. Из идеальной вычесанных гладких волос шаловливый ветер выбивал пряди и трепал их. Но причем здесь он? Он не понимал. Он все еще не понимал. Возможно, он и не мог. И не сможет.
[audio]http://pleer.com/tracks/5243645JvqM[/audio]
- Отец, - Талия смотрела на Р'ас аль Гула робко, снизу вверх, не чувствуя достаточной уверенности, чтобы говорить хотя бы чуть громче, чем полушепотом. Она выдержала долгую паузу, а затем мельком, очень быстро посмотрела на него, снова опустив глаза. Сколько раз уже он говорил ей так не делать, смотреть всегда с достоинством и честью, не бояться и не опасаться ничего в их собственном доме, но привычки, выработанные за долгие годы, проведенные в темнице, брали свое, - Отец, я хотела спросить по поводу Бэйна, - она попыталась откашляться и заговорить громче, Р'ас аль Гул посмотрел на нее холодно и готов был снова отказать в ее просьбе. Это был не первый и даже не второй раз, когда она начинала этот разговор, но каждый раз у нее не хватало смелости, силы, уверенности в себе, чтобы довести его до конца и добиться своего. Ей было тяжело спорить с человеком, которого с недавнего времени она называла отцом, тем, кто держал в страхе всю Лигу Теней, с отцом, который своими руками убил столько людей ради его цели, которую было сложно понять и принять. Талия не могла до конца понять идею и видимую отцом для него самого миссию в этом мире, но то, что она видела сейчас, ее пугало.
И в этот раз она бы так же замолчала и ушла от разговора к себе в комнату, а потом колотила бы на тренировке манекен в несколько раз сильнее и больнее для себя же, злилась бы на себя и представляла, как сейчас тяжело было Бэйну без нее, но теперь все было иначе - вчера она подслушала, как люди отца обсуждали последние новости из Ямы. И одним из главных действующих лиц этих новостей был изуродованный и изувеченный хмырь, которого снова пытались прикончить. И Талия бы, может быть, и не обратила внимания на эти слова и разговоры, но потом один из охранников добавил, что не нужно было тому выскочке помогать всяким пронырам вылезать оттуда. Беседа быстро стихла, потому что второй, который, видимо, умел не болтать лишнего, этого первого быстро заткнул и послал что-то делать. Но проныра уже поняла, что это про нее и про ее спасителя. И что его снова пытались прикончить, и что не оставляют в покое с того самого момента, как она попала в отеческий дом. Ночью Талия не могла сомкнуть глаз, а как только погружалась в состояние прозрачной дремоты - видела кошмарами изуродованное лицо Бэйна и его мертвое тело, лежащее на дне ямы и сгрызаемое крысами.
- Отец, я не отступлю, - девочка сжала кулаки и посмотрела на отца, выпрямив спину и подняв подбородок.
Талия не сразу понимает, что только что натворила. Как сильно она хотела держаться достойно, как сильно она старалась это делать, но не выдержала - и кричит теперь, как маленькая девчонка, вдруг обретя надежду на встречу с тем, кого уже мысленно успела похоронить. Когда тебя бросает из стороны в сторону, бросает с ужасной амплитудой то в сторону полной безысходности, а потом резко, безо всяких предупреждений или плавных перекатов снова появляется какая-то хотя бы совсем малая надежда, когда ты уже принимаешь негативные события как должное, а затем тебе переворачивает сознание с ног на голову, тогда ты уже не ждешь новой подставы, а потом… Становится еще больнее. Уже не можешь принять то, что есть, реальностью и чем-то непоправимым, ждешь какого-то нового поворота, веришь, что если теперь все хорошо, то в следующий миг, секунду может случиться что-то, что перевернет ситуацию с ног на голову.
Девочка замолкает и слышит тишину вокруг. Сопровождающие переглядываются, но не знают, что сказать, Талия смущается, немного краснеет и делает несколько шагов в том направлении, куда рукою указал врач. когда говорил про заключенного с четырехзначным номером. Она больше не плачет, она держится ровно, старается больше ни поведением, ни реакцией на что-либо, ни своими же словами не выдавать свою “детскость” и то, что она еще совсем маленькая девчонка, которая просто очень хочет помочь своему другу и товарищу, в свое время чуть не отдавшему свою жизнь за нее.
Она видит, как вокруг одного из заключенных кружат, словно грифы-падальщики, другие, более жизнеспособные заложники Ямы, а тот, который в полулежачем состоянии прибился к грубому и жесткому камню, чувствуя его теперь самой мягкой периной в мире, не реагирует ни на их толчки, ни на какие-то слова. У него перевязано лицо, перевязано тело, его взгляд тяжело поймать и в этом взгляде нет ни намека на надежду. Он даже не хочет сбежать, даже не надеется, что это из-за него незнакомая девчонка со странным именем Талия дала отцу обещание никогда ему не прекословить и продолжать дела семьи аль Гул в Лиге теней, не до конца представляя, что это будут за дела и боясь и их, и своего отца.
Эта девочка, проныра, подходит к нему медленно, не опасаясь его, но просто боясь идти быстрее, чтобы не спугнуть его. Сопровождающие и врач остаются где-то позади, изредка шикая и отгоняя от заключенного шестнадцать тридцать два грифов, все вьющихся вокруг него. Она опускается на колени недалеко от Бэйна, до него остается еще несколько шагов - Талия не боится того, что из-за его нестабильного состояния он может на нее наброситься и причинить вред, может ей бы даже хотелось этого - чтобы взрослый, сильный, смелый Бэйн, пожертвовавший своей спокойной жизнью ради ее блага, объяснил ей, чего это ему стоило. Как ему было больно, как это было унизительно, как это было бессмысленно и насколько это было темно.
- Бэйн?.. - она говорит тихо, пытаясь понять, слышит ли он ее, реагирует ли он на ее слова, - Бэйн, я вернулась, - она улыбается и одна из слезинок, не стертых с лица резким детским движением, попадает на губы. Она облизывает их, чувствуя во рту привычный вкус песка и соли - здесь, в этой Яме для нее эти ощущения были неразрывны. Пыль и слёзы. И Бэйн. Которого она очень хотела узнать, но не могла, - Я выжила, Бэйн. Благодаря тебе. Ты помнишь? Ты спас меня. Ты помнишь? - сентиментальная сцена воссоединения со спасителем не прерывалась людьми отца. Ведь они точно знают, в каком состоянии находится заключенный номер шестнадцать тридцать два. Они знают, что он почти ничего не помнит.
[icon]http://savepic.ru/9640622.gif[/icon]
[audio]http://prostopleer.com/tracks/5639180y9h9[/audio]
Отредактировано Talia al Ghul (26.05.2016 13:40:43)
[icon]http://s2.uploads.ru/1LIBf.png[/icon] Знаете, когда пес уже не отзывается на зов хозяина - это конец. Он никуда не годится. Вот и у Бэйна явление девочки вызвало лишь... Равнодушие. Потом он почувствовал ленивое шевеление мимолетного интереса, такого, жужжащего как комар над ухом. Хотелось отмахнуться, но теперь, на опиатном отходняке, было лень даже поднять руку. А она все хныкала и говорила какие-то смутно понятные вещи. И хныкала. О, эти девчонки на пороге пубертатного возраста, вечно ревут по любому поводу, словно весь мир вокруг мир - нескончаемая истерика. Так, наверняка, было в нормальном, верхнем мире. Здесь же, в Яме, это время, да и следующее тоже, было бесконечным ужасом, ведь что может быть лучше почти оформившейся слабой девочки, почти девушки, что еще не пережила менархе? А затем их ожидала череда продолжающегося насилия, беременностей, посильной заботы о младенцах всей общиной. И так круг за кругом, круг за кругом. Тридцатилетние женщины выглядели здесь, как старухи, до пятидесяти редко кто доживал. Тех, кто пытался дать отпор высмеивали, а потом буквально разрывали на куски. в любом случае, их казнь была ужасающе, гротескно жесткой. Словно урок всем остальным, кто помыслит о попытках сопротивления. И не то, чтобы Бэйн был не такими, как эта стая зверья, нет, он был одним из них. Другое дело, что ему довелось побывать с обеих сторон, пока он не превратился из слишком смазливого для этого места мальчика, затем юноши, в мужчину, который был способен противостоять болезненной хватке грубых рук. Он знал, как все это происходит, видел десятки раз, иногда и участвовал, но был уверен, что должен уберечь ту упрямую малявку, что некогда нашла его, вцепилась в робу и отказывалась отпускать, что бы Бэйн ни делал. Должен избавить ее от этого бесконечного круга ужаса, жестокости, боли и горя. Он сделал это. Он поплатился за это, поплатился так, что теперь мечтал лишь о новой порции облегчения, смешанного с тупым, понятным каждому, удовольствием или, хотя бы о быстрой и милосердной смерти, которой, конечно, от местного глумливого зверья не дождешься. В Пенья Дуро было очень мало развлечений и заключенный с четырехзначным номером теперь был одним из них. Еще день-два, и его спектакли с мольбами о новой порции наркотика окончательно надоедят дилерам, защитники устанут присматривать за ним и вот тогда можно будет всласть поиздеваться над калекой. Ему ведь все равно мало осталось. Он все равно больше никогда не станет частью этого общества. Он не просто урод, он предатель. Он размякший идиот, бесполезно потративший ресурс. Он заслуживает всех издевательств, что его ждут, и заключенный под номером шестнадцать тридцать два не только знал об этом, но и понимал, отчего так будет.
А теперь эта сидит перед ним. Хнычет. Пачкает пылью полы своего расшитого халата... Бэйн вдруг начал злиться. Его одолевал тот самый классовый гнев, когда бедняк ненавидит богача за то, что последний может позволить себе выбросить недоеденную еду или что-то, вроде того.
Кто она была? Эта смазливая причесанная девчонка? О чем она толковала? Откуда она знача его кличку? Откуда она вернулась? Все стало на свои места, когда он, неестественно насыщенный эндорфинами с помощью диацетилморфина, на вновь открывшейся тяге, выпрямился, одеяло спало, обнажая его торс и истерзанные грязными ногтями плечи и шею, на которые было противно смотреть, потому что из-за инфекции коростой они так и не закрылись, превратившись в незаживающие язвы, на заштопанное, чудом затянувшееся горло с белым шрамом и следами неаккуратно наложенных стежков.
- Ты вернулась. Умница! - начал он, разлепив спекшиеся из-за кровавой корки губы, - Смотри на меня. Посмотри, немного истерично расхохотался, от чего из-за невыносимой боли из глаз потекли слезы, хотя голос из-за повязки все еще звучал приглушенно. Мужчина потянулся к затылку и начал разворачивать перевязанную голову, безжалостно сдирая кое-где поджившие раны, которые никак не хотели рубцеваться в жаре, пыли и грязи все эти 3 года. От боли хотелось рычать, и он рычал. А еще очень хотелось ебаться, особенно из-за того, что она была рядом. От этого становилось еще противнее, чем от всего этого фарса в целом.
- Посмотри! Нравится? Рада видеть меня? Рада видеть меня таким, когда... Соизволила вернуться? Кто ты теперь там? - слезы все текли и текли, обжигая солью раны, но каждое слово отдавалось такой невыносимой болью, что даже опий не помогал.
- Кто ты? Одна из тех, кто держит нас всех здесь? Знаешь, ты поразительно быстро... - он выдохнул, - Учишься цепляться за сильных. Кто же это на этот раз? Мне плевать. Слышишь? Мне плевать, кем бы ты теперь ни была. Убирайся назад. Убирайся! - он вскочил на ноги, не замечая, как сильно они затекли, и как сильно его шатает. Один неловкой скачок и он уже совсем близко. Схватил ее за лицо и сжал юные щеки, приблизив свое отвратительное, смердящее разлагающейся плотью, но все же еще знакомое ей, обличье совсем близко.
- Я помню всё. В С Ё. Посмотри на меня еще раз, маленькая ты избалованная сука, - направленные на него дула его не пугали, наконец, он сможет умереть быстро. Но он договорит. Он скажет.
- Посмотри, могу я забыть хоть что-то теперь?! - он помедлил, отпуская ее лицо и вновь вставая - А еще я ясно помню, как простился с тобой. Сказал "Прощай". А ты опять тут. Ты смеешься надо мной, да? Ты смеешься надо мной после всего этого ада, что мне пришлось пережить?! - он мог бы реветь, как медведь, но свистящий шепот, вырывающийся из его изуродованных остатков губ был очень тихим, четким и даже чуть насмешливым.
Это был фарс. Глум. Последняя насмешка над ним. И ничто иное.
[audio]http://pleer.com/tracks/6825810RoFU[/audio]
Бэйн узнаёт ее. Узнаёт. Узнаёт!
Талия на мгновение, на какую-то долю секунды успевает обрадоваться, успевает вытереть слезы с лица и снова взглянуть на своего спасителя свежим, проясненным после слез взгляда, она успевает набрать в грудь воздуха для подтверждения его слов и даже успевает улыбнуться. Все это длится совсем недолго, в обычной жизни эти мгновения пролетели бы незаметно, но Талия успевает за то время, пока Бэйн говорит "Умница", стать самым счастливым человеком на свете. А потом...
А потом ее бросает вниз. Ломает пополам от каждого его последующего слова, от его смеха, который как будто добивает ее. Он хватается за повязку, которая, наверное, помогает ему не чувствовать боль так сильно, как она должна чувствоваться, она лишь поднимает руки выше, не говоря ни слова и молча, совершенно молча глядя на него. Не со страхом, нет. С ужасом. Ее детские пальчики в воздухе выглядят напряженными, как будто она хочет дотронуться до него и остановить его, но не смеет двинуться ни на шаг вперед. Ее руки трясутся, она видит сквозь пальцы, как ее спаситель превращается в чудовище, в одного из тех, кого раньше она здесь так боялась и от кого он ее защищал. Его гнойные язвы по всему лицу превратили лицо в какую-то ужасающую маску, которую очень хочется снять. Талия сидит, протягивая руки к нему, и не решается придвинуться ни на шаг. Он снимает грязную и старую ткань, прилипшую к его коже, и Талия как будто даже слышит липкий звук, с которым часть гноя остается на повязке. Она опирается одной рукой на землю, а второй все-таки тянется к нему, все с тем же напряжением, что и раньше, с тем же ужасом. Ей хочется надеть на него эти ужасающие бинты обратно, хочется уменьшить его боль, его страдания.
Он говорит ей убираться, и девочка качает головой, не сводя с него стеклянного взгляда, полного ужаса. Она никуда не уйдет. Даже если сейчас взбунтуются заключенные, нападут на ее стражу, даже если она останется совсем одна и единственным выходом будет снова сбежать без веревки и страховки вверх по отвесной стене - она не уйдет. Ей больше не хочется говорить Бэйну "Прощай".
- Я не цеплялась! Я не... - Талия опускает руки, когда он вскакивает на ноги и как-то очень быстро оказывается рядом с ней. Он хватает ее за лицо и она отстраняется, цепляется за его руки, сжимающие щеки слишком сильно, оставляющие на ее щеках следы грязи, гноя, может быть крови, она хочет сжать его пальцы сильно-сильно, чтобы он отпустил ее, но не может и только смотрит на него с тем же ужасом в глазах, просто держа его руки своими совсем еще маленькими и трясущимися.
Девочка не понимает, что делать дальше. Он слишком сильный и слишком обезумевший и несчастный, он может сделать что угодно, и Талия примет его решение. Даже если он сейчас решит сломать ей шею одним лишь резким движением своих рук, она не сделает ничего, чтобы это предотвратить. Когда-то именно он дал ей жизнь, в его же силах и праве ее и забрать обратно.
Она думает, что может быть это можно переждать и все станет лучше? Может быть он должен выговориться, ударить ее, может не раз и не два, может нужно просто потерпеть, пока он не выскажет и не сделает все, что эти долгие три года хотел сделать с нею, а потом... Можно будет все вернуть?
Она может позволить ему многое, но даже спаситель ее жизни не смеет называть дочь Ра'с аль Гула избалованной сукой. Талия хмурит брови, смотрит на него уже не с ужасом, а со злостью - Бэйн мог делать что угодно с ее телом, но посягать на ее достоинство было выше его прав. Он встает, и девочка вслед за ним поднимается на ноги и вытирает со своих щек грязь от его рук. В ее глазах вся сила, которую она смогла собрать в себе по крупицам после того ужаса и страха, который пережила от их сегодняшней встречи. Стража тем временем подошла ближе и держит Бэйна на мушке, направив на него дула автоматов, Талия смотрит на них и рукой показывает опустить оружие. Ее спаситель не глуп. Он обижен, зол, он несчастен, но даже литры вкаченного опиума в его жилы не могли растворить в нем способность думать.
- Я хочу забрать тебя с собой на поверхность, Бэйн, - она говорит четко, тихо, жесткость в ее голосе от оскорбления пропадает с каждым словом. Она любит того человека, который скрывается за личиной монстра. Любит того, кто теперь изображает из себя чудовище, не в силах быть человеком, - Бэйн, пойдем со мной. Я прошу тебя, - она хочет сказать ему, что если он не пойдет сам, она сделает так, чтобы он пошёл, потому что она может, - Там ты сможешь понять, что такое жизнь. Тебе больше не будет больно, - девочка говорит шепотом, сжимая руки возле груди словно в мольбе. Но Талия не умоляет, она только уговаривает, - Тогда я тебе ничего не сказала, не хочу говорить и сейчас. Я не хочу говорить тебе "Прощай", - последнее предложение говорит совсем тихо.
И не знает, что сказать еще.
[icon]http://savepic.ru/9640622.gif[/icon]
Отредактировано Talia al Ghul (30.05.2016 09:30:08)
[icon]http://s2.uploads.ru/1LIBf.png[/icon] Она лепечет что-то, почти простираясь на утоптанном земляном полу Ямы, то ли боясь, то ли брезгуя прикасаться к нему. Она беспомощно поднимает свои маленькие лапки, не то сдаваясь на его милость, не то пытаясь неловко закрыться. Она вцепляется в его руки, словно они превратились в лапы зверей, что тянулись к ней, а потом исступленно рвали его кожу. Она мямлит... Она будто обманывает его, будто притворяется той, кого он некогда знал. Нет, он ее не узнает. Это - фальшивка, которая, наверное, привиделась ему в дурном бреду. Это - очередная злая шутка его измученного сознания. Он зло щурит мутные глаза, когда она, словно скованный оцепенением надвигающейся гибели кролик, слабо хватается за его пальцы, и даже не пытается оттолкнуть их от себя, как всегда уверенно отталкивала прочих, кто осмеливался к ней прикоснуться в редкие минуты его отсутствия. Она лишь пытается отстраниться, и Бэйн ее понимает. Кто угодно бы отстранился. Но не его Талия. Бывали ведь переделки и похуже. Или нет? В любом случае, он никогда еще не видел столько ужаса в этих одновременно и знакомых и совсем незнакомых глазах. Ужаса, отчаяния и смирения вместо уверенности, спокойствия и отчаянной веры в лучшее будущее, которой никогда не было у Бэйна. Именно она, эта неукротимая воля к жизни, а не существованию, он наблюдал ее каждый день, она придавала ему сил и когда-то заставила его предложить ей самый дерзкий план, что только может родиться в столь гиблом месте. План, который лучше бы закончился для него смертью, а не оставил гнить заживо.
- Встань, если хочешь говорить со мной!- наконец, его словно прорывает на хриплый вопль, но его окончание застревает в горле, потому что девчонка опережает его требование, нахмурившись. Точно как она. Как та самая Талия из его воспоминаний. Маленькая избалованная плакса остается где-то там, в пыли, а на ноги вскакивает уже та, кого он знал. Девчонка, которая не просто будет прятаться в чьей-то тени, упрямая, своевольная, слишком гордая, чтобы быть здесь.
С него достаточно на сегодня. От неожиданной жесткости своей новой старой подруги он машинально отшатывается, моргает и трясет головой, словно все еще не понимая, сон это или явь. То ли опиум, то ли физическое истощение навалились на плечи каменной плитой. Он пошарил в поисках опоры и сделал неуверенный шаг назад, находя ее в том самом возвышении, которое недавно подпирал. Сел, сгорбился. Талия говорит что-то, обещает то, о чем он никогда не мог и помыслить здесь, но смысл слов ускользает от него. Почему? На раздражение от спутанных мыслей уже не хватало сил.
Губы вновь размыкаются с отвратительным, слышным только ему звуком срываемых корост.
- Ты, значт... Теперь можешь забрть кого-т наверх? - для некой гарантии, что он понял правильно, Бэйн глупо ткнул пальцем в небо.
- Чегоб тгда не выбрть кохо покрепч? Иль любую женщну? - он печально развел руками, - Ладно, - он сглотнул накопившуюся и горькую от настойки слюну, которая так мешала ему говорить. В меньшей степени, чем порванные губы, но все же.
- Не думаю, что я в силах, - мужчина покрутил кистью в воздухе, мучительно подбирая среди гудящей путаницы в голове, нужные слова, - Не думаю, - он покачал головой, смотря на Талию почти что своим прежним, скептическим и рассудительным взглядом.
- Думаю, я развалюсь. По дороге, - в этот раз его смех звучал устало, безнадежно, но это был горький сарказм, проблеск разума. Как бы там ни было, он уже не сопротивлялся. Наверное, если она так уверенно руководит группой вооруженных мужчин и без тени сомнений говорит о своих желаниях, здесь у нее безграничная власть. Интересно...
Если бы только его сил сейчас хватало на искренний интерес.
- Делай что хочешь. Я тебе доверяю, - едва слышно выдохнул Бэйн. Уже было не столь важно, явь это или иллюзия. Он был согласен плыть по течению, каким бы оно ни было. Слишком долго, слишком долго он пытался его побороть, упрямо влача это жалкое существование. Ему вдруг подумалось, что ребенок, его последняя добрая подруга в этой agujero, возможно, просто пришла проводить его, наконец, к покою. Бэйн не особенно разбирался в мистических верованиях, об этом ему читать было запрещено, да он по юности не особенно и хотел. Но, кажется, согласно некоторым устным источникам, это могло значить, что Талия мертва также, как скоро будет и он. Это, конечно, было печально.
- Я только одно хочу знать, - каждая фраза перемежалась длинной паузой, словно он вот-вот отключится. Да, ему бы очень этого сейчас хотелось. Больше - только узнать ответ на свой вопрос. - Это все взаправду? Ты хоть жива?
[audio]http://pleer.com/tracks/118223483wAV[/audio]
Ему плохо. Талия видит это, но не двигается с места, чтобы подать ему руку помощи или потянуться трясущимися пальцами к нему. Чтобы не получить снова той же порции оскорблений и унижения, которую он до этого на нее опрокинул, ополоснул с головы до пят. Она до сих пор чувствует на своих щеках следы грязи от его рук, она чувствует, как от нее пахнет чем-то неприятным и понимает, что еще несколько минут в этой яме и она уже не сможет отделаться от этого запаха, просто приняв теплую ванну. Он будет преследовать ее еще несколько дней и ночей, являясь в кошмарах и раскрашивая самыми яркими гнилыми красками ее ужасные сны.
Она непоколебима и сжимает кулаки сильнее. Смотрит на Бэйна теперь сверху вниз и почти теряет надежду на то, что он когда-нибудь снова станет самим собой и что даже если она заберет его сейчас наверх - сможет измениться. Она смотрит как-то слишком по-взрослому, в ее глазах нет слез и жалости, она решает больше никогда не позволять себе подобных слабостей, подобного унижения: жалеть кого-то, сострадать кому-то, позволять кому-то завладеть ее сознанием и сердцем; она забивает в себе даже самые маленькие крупицы печали и боли за Бэйна, она просто не может себе этого позволить. Попробуй хоть раз доверить кому-то свое сердце - и этот кто-то обязательно сделает тебе плохо в ответ. Пока он не начнет говорить с ней нормально, так, как всем подобает с ней говорить, пока она не будет готова ответить на его связные слова - она будет молчать и только смотреть на него, мучить своей немотой, если понадобится, заставит его включить, наконец, свой рассудок и...
Она ловит его взгляд. Почти осознанный, почти прямой, почти смелый, почти такой же, каким он был несколько лет назад. В ее сердце снова загорается надежда, которую она не может подавить, которая в силу ее возраста слишком сильна и заразительна, она искрит, как маленький бенгальский фейерверк, который все равно отгорит своё и потухнет, но в те несколько секунд, пока от него разлетаются яркие искры в разные стороны - это самое замечательное зрелище в мире.
Талия аль Гул смотрит на Бэйна с этими искрами в глазах, она готова подпрыгнуть на месте и взять его под руки, поднять, повести за собой, обнять, сжать его руки покрепче своими еще совсем маленькими, но Талия стоит на месте. Она смотрит и не может больше ничего себе позволить, не может подбежать, не может дотронуться - не сейчас. Слишком много в этой Яме уже произошло за сегодня, она не может подставить репутацию своего отца так сильно. Все, что она может - статно подойти к нему, почти не опуская головы. Подойти близко, на расстояние всего одного или двух шагов, смотреть на него с этими еще пока не потухшими искрами в глазах и сказать еле слышно, шепотом, чтобы услышали только они двое:
- Мы оба живы, Бэйн, - с ее еще секунду назад совершенно сухих глаз капает слезинка прямо в землю перед ним, растворяясь в дне Ямы, - Мы оба, - повторяет снова, не позволяя себе улыбнуться, но с теплотой смотря на него, а затем резко разворачивается, обращаясь ко своим сопровождающим, - Забираем его с собой, - она говорит строго, игнорируя взгляды людей, которые начали в ней сомневаться, - И аккуратно, он мне нужен живым.
Талия делает несколько шагов обратно к веревке, с большим усилием не оборачиваясь на Бэйна, чтобы проследить, чтобы его действительно осторожно прицепили к их лебедке, не доставляя ему ужасной боли. Она слышит его стоны и понимает, что для ее сопровождающих слово "аккуратно" не обязательно значит безболезненно. Может быть просто нужно не оставлять никаких следов.
Когда-нибудь Талия аль Гул тоже это поймет.
[icon]http://savepic.ru/9640622.gif[/icon]
[audio]http://prostopleer.com/tracks/11423900kbIs[/audio]
[icon]http://s2.uploads.ru/1LIBf.png[/icon] Бэйн, прикрыв глаза и чувствуя как привычно отяжелели саднящие веки, испытующе смотрит на нее из-под выгоревших на солнце ресниц, смотрит долго, жадно пытаясь уловить и осознать все перемены, что произошли с Талией, похожий на себя прежнего, как никогда. В его гудящей голове роится тысяча вопросов, ни один из которых более не будет задан. Он видит ее глаза и торжествующую детскую улыбку, этого, пожалуй, достаточно. Талия смогла не только выбраться, но и сохранить себя саму, не сломаться и, кажется, завоевать мир по дороге. А теперь еще и вернуться за ним - бесполезным отработанным материалом, даже не потому что очень хочется, а потому что обещала, прежде всего, себе. Пожалуй, он мог ею гордиться. Сложно недооценивать потенциал ребенка, который в свой первый десяток смог достичь того, чего не удавалось никому ни до, ни после нее в этом месте.
Бэйн верит в нее и верит ей, этого более чем достаточно, чтобы умереть, наконец, спокойно, но осмысленный и легкий уход из жизни в этот символический момент это не то, что он заслужил сейчас. Это рождает в его воспаленном мозгу легкое чувство досады и какой-то детской обиды: почему одним безболезненный и величественный момент триумфа, а он не достоин даже милосердной смерти с долгожданным облегчением?
Когда его обступают новые соратники Талии, в нем на миг искрится надежда, что кто-нибудь из них ослушается и сделает, наконец, что следует, потешив малодушие агонизирующего узника. Но воины слушаются госпожу беспрекословно, присматривая за тем, чтобы до поверхности он добрался живым. Однако, сопровождающим кажется, что стоны боли будут отличным свидетельством его жизни. Или, быть может, им просто плевать. Бэйну от этого не легче. Его взгляд машинально скользит по лицам заключенных. Кто-то боится, находя в появлении Талии знак грядущих наказаний провинившихся, кто-то выдыхает с облегчением - наконец, их скудный сон не будет потревожен.
По мере подъема беспощадный белый свет все сильнее режет пересохшие глаза, пробирается под ресницы и раскаляет веки, окрашивая плавящуюся от усталости, наркотиков и боли реальность в ало-оранжевый. С этого ракурса Пенья Дуро кажется незаживающей глубокой раной на теле лихорадящей горячей земли. Ток знойного воздуха обжигает легкие. И Бэйну снова кажется, что он попал в любую из версий мрачного посмертия, где, куда бы ты ни забрался, мир не принесет тебе ничего, кроме изысканного страдания. Он поворачивает голову и выхватывает затуманенным взглядом синий, как остатки изразцовой плитки на стенах комнат охраны, кафтан, расшитый золотыми треугольниками, облекающий маленькую хрупкую фигурку в окружении черных теней. Единственное свидетельство того, что он жив и будет жить, уже если не для себя, то для нее. Если она, спустя три года, решилась спуститься за ним обратно, назад в свою старую западню, то и у него получится не обмануть ее надежд.
В своем синем одеянии Талия взмывает вверх на лебедке как ласточка, хотя, кажется, еще совсем недавно отчаянно цеплялась за каменные уступы, словно нелепый неоперившийся слеток в поисках опоры. Она полетела, и ничто ее больше не остановит. Как бы ни было больно, Бэйн знал, что всё это стоило того. Он понял это в тот самый момент, когда девчонка совершила свой отчаянный прыжок, когда ее цепкие пальцы сомкнулись на шершавой поверхности камня, которого не касался еще никто. Когда с него срывали тагельмуст, когда рвали на лоскуты красивое лицо в бессильной ярости стаи гиен, из когтей которых упорхнула лакомая, еще живая жертва. Когда каждую ночь приходила новая волна невыносимой боли, когда он понимал, что разлагается заживо. Когда упрямая девчонка вернулась, чтобы вернуть одолженную жизнь, что была ему уже не нужна. Даже когда увидел острую гримаску отвращения на ее подвижном смуглом лице, ярчее всякого прощания разделившую мир на до и после.
Как бы он ни был малодушен, его маленькое торжество, его драгоценное воспоминание о том, как из ладоней на волю вылетает вскормленный в неволе птенец, не отнимет и не перечеркнет никто. Никогда.
[audio]http://pleer.com/tracks/13669432I7eJ[/audio]
Вы здесь » Retrocross » Final Cut » Hello from the other side